Влад Маленко: «Русская перезарядка застала падший мир врасплох» - «Культура»

Материал комментируют:
#"
Владислав Маленко

Ни для кого не секрет, какую роль сегодня в мире играет пропаганда. И так же понятно, что если ей что-то и можно противопоставить, то массовую культуру. Попытки это сделать очевидны: в кино — фильмы про войну, в школах — уроки патриотизма, на ТВ — шоу с застольями под баян, а на концертах вовсю поют о родине. Но, если пропаганда со своими целями справляется еще как, то в сфере массовой культуры в России современные шедевры отыскать не получается и «с фонарями». Почему так, что со всем этим делать и когда мы снова услышим талантливые песни о главном, корреспондент «СП» поговорила с поэтом, режиссером, основателем фестиваля молодой поэзии «Филатов-Фест», заслуженным деятелем искусств РФ Владом Маленко.

«Страну убили люди с серебряной ложкой во рту»

«СП»: Влад, вопрос к тебе, как к художнику в широком смысле, деятелю искусств, который к тому же много лет продвигает искусство в массы. Всего 50 лет назад у нас была прекрасная массовая культура — кино, литература, эстрадные песни, где каждая вторая становилась народной. Она и сегодня актуальна: по ТВ крутят старые фильмы, со сцены перепевают старые песни. Почему, на твой взгляд, нет ничего нового нет того же уровня? Ведь сейчас, когда мы «встаем с колен», казалось бы, все это просто необходимо. Где современные Нагибин и Искандер, Чухрай и Гайдай?

— Та массовая культура, о которой ты говоришь — это была культура советской империи. И только в империи, с ее кодами, понятными народу и народом выработанными, такая культура возможна. Имена, которые ты называешь — это люди, в которых начиная с первых ступеней страна сначала вложилась на сто процентов.

Тот же Гайдай — комедиограф внутрисоветский. Смотри, как только он помещает себя в предполагаемую им внутрироссийскую имперскую модель и ставит Гоголя, у него не получается. Зато, если ты вспомнишь выражение «Кавказская пленница» — миллионы людей улыбнутся. Но просто представь, что было бы, если бы ты это выражение употребила за 100 лет до Гайдая? О чем рассказ «Кавказский пленник» у классиков 19 века? О страшном. А у Гайдая — о смешном. Потому что человек защищен не бронежилетом, не нанятым охранником на КПП, а всей силой страны, ее духоподъёмный сутью!

И, кстати, удивительно то, что «встала на ноги» эта советская культура довольно быстро. Сейчас, перечитывая Шолохова, я думаю о том, как вышло, что от того разброда, который случился в 1917—1920 годах, страна через 20 лет подошла готовой к самой адской битве. Наша чудесная, непонятная, «сонная держава», как поет Высоцкий, обладает скачкообразным каким-то таинственным непостижимым сердцем.

А почему у нас с тобой такой блеск в глазах? Потому что мы застали эти чудеса, видели больших людей культуры, людей, принесших смыслы, оплодотворивших поколение своим творчеством! Ведь когда в перестройку упыри своими жадными ручонками разбили божественное зеркало 45-го года, мы, советские люди еще на каком-то куске поплавали в русском пруду.

Но! Мы шикарную советскую массовую культуру застали уже на упадке, просто этого не понимали в силу юности. А она-то, бедная, уже катилась вниз, ехала с ярмарки, причем, под откос неслась. И все эти рокеры со слабосильными фигами в карманах и вторичной музычкой, ругая сонную державу, измываясь над ее неповоротливостью, сами вскочили в последний советский вагон. И только поэтому кого-то из них еще помнят и знают.

У нас есть правило, так называемых «культурных элит» — есть мед и отплевываться г… ном. Тогда ты рукопожатный. Это такая система договоренностей. Им надо обязательно стеснятся старенькой Родины-матери.

«СП»: А почему, по-твоему, эта прекрасная советская массовая культура иссякла? Она же была такой фундаментальной, охватывала все области. Казалось, все это так прочно. Да и преемственность на тот момент была…

— Это же не в одночасье произошло. Молодые фронтовики, певшие песни Победы, они были в этой прочности культуры убеждены. И праздновали, праздновали Победу, с каждым годом все пьяней. И вот в этом-то и была ошибка. Потому что победу в принципе нельзя праздновать, как новогоднюю историю.

9 мая Сталин не зря не делал выходной день. Почему? Потому что Победа — это рабочий праздник. На всякий пожарный случай, и чтобы не было гордыни. На Победу надо смотреть в бинокль наоборот. Большая Победа — это горизонт. А нам начали внушать, что Победа — праздник с пивным похмельем 10 мая. И, пока мы ловили открытыми ртами конфетти их хлопушек, гордо ассоциируя себя с фронтовиками, наши умные, лютые, вечные враги изучили механику русского характера на празднике жизни. Пока мы подносили бокал ко рту, в него подбросили шипучий яд.

Это все по-шекспировски, и гениально, но старо, как мир. Есть у меня настольная книга — «Искусство войны» Лао Дзы. Она о том, что искусство войны — это прежде всего искусство обмана. Сказка про лубяной и ледяной домик. И мы в ней — зайчики. Нас обманула лиса, а мы до сих пор рады. Мы, русские, любим притянуть обман, любим, чтобы нас облапошили. «Шагают бараны в ряд, бьют барабаны. Кожу для них дают сами бараны…» Это я так просто спел, без привязки к нашей беседе…

«СП»: Что ты вкладываешь в этот образ впрыснутого нам в бокал яда?

— Убеждения человека, что он должен жить животными интересами, и исключение из потребностей, из сути жизни человеческого роста. Отрезание ножницами вертикального человека в самом себе. Условно говоря, порнуха в ларьке удобней, чем журнал «Наука и жизнь». Журнал «Хочу все знать» меняется на компьютерную игру-стрелялку. И — удобно.

То есть, условно говоря, комфорт убил вертикального человека. Короче говоря, дело сделали люди с серебряной ложкой во рту — дети привилегированных родителей, которые в итоге спутали собственное благополучие с благополучием народа. Специально спутали. И вот уже сейчас даже умные, совестливые дядьки и тетеньки с телевидения стараются душу вымарать из своих шоу и на американский манер засандалить туда побольше сплетен, пересудов, базарных нюансов.

«Невозможно не быть Земфирой*»

«СП»: Похоже, то, что то, что происходит сегодня в мире — это продолжение этого «конфликта благополучий». Рознь не между странами, а между идеологиями, в основе одной из которых — человек, а в основе другой — комфорт.

— Я бы сказал — война идей, где одна сторона — за человека, а другая — против него. И, кстати, поэтому среди тех, кто оказался на другой стороне баррикады, уехал, тоже много настоящей боли. А Набоков — разве не называл до конца дней Россию «это жандармское государство насилия»? Ему было удобно это дотационное заблуждение. Вот меня упрекают, что в моих «Русских маяках» соседствует, скажем, Шолохов и Мандельштам… Да, братцы! Через 100 лет никому не будет дела до того, что Мандельштам, Бунин или Шолохов стояли порознь. Никому не будет дела — потому что для врагов они все — русские!

Те же либералы говорили: не может Бродский написать стихотворение на отсоединение Украины, это подделка. А потом — раз! — и нашлось видео. И все, съели. А потому, что честный художник, ну не мог он не сказать честно! И поэтому я считаю, что для творчества невозможно не быть либералом. Условно говоря, той же Земфирой* невозможно не быть и, поверь, я тоже такой же — абсолютно вольный, непокорный, потому что, если художник не свободный человек, он никогда не изобретет свой велосипед, отличный от другого велосипеда. Только есть один нюанс! Один секрет! Он прост — присутствие любви. Если любовь есть, если носишь ее за пазухой, если жизнь любишь, то полдела сделано.

Я люблю в этом смысле вспоминать диалог Ивана с Алешей из «Карамазовых». Он необыкновенно точен и всегда современен. Молодые ведь совсем там люди откровенничают о больших смыслах! Русские мальчики…

«СП»: А в молодых поэтах, которые приходят к тебе на «Филатов-фест», это есть?

— Есть, и для меня это главный критерий. Я это их право на ошибку всегда буду отстаивать и защищать.

Только необязательность, только свобода, только любовь, даже если бунт, даже если у них есть бунт, нетерпимость, но при этом присутствует любовь — ну хоть капелька, я их беру на этот корабль, потому что любовь, ее живительная сила, все спасет, исправит.

Более того, фестивалю уже 10 лет, и я наблюдаю, как изменились за эти годы поэты. Когда мы начинали, они были абсолютно безответственны, инфантильны, расхлябаны, и принципиально расслаблены. А сейчас — нет. Те процессы, которые в мире и вокруг них происходят, в которые они уткнулись, не дают им расслабиться, их начинает воспитывать сам процесс бытия. И я вижу, что главное происходит — появляется ответственность перед текстом и людьми.

Такое время выпало: как бы ты ни шел, ты уткнешься в то, во что любимый мой Александр Александрович Блок уткнулся: «В белом венчике из роз впереди Иисус Христос». И дальше пусть каждый выбирает сам: или Христос, русская дорога в тумане, с гоголевской струной и тройкой, или ты выпадаешь из этого поля и куришь бамбук в Таиланде, превращаясь в милое растение в цветных шортах с ампутированным человеком внутри.

«СП»: То, о чем ты говоришь — любовь, ответственность в творчестве — это и правда очень многим нужно сейчас, в наше израненное время. И там, где все происходит, на Донбассе, в Мариуполе, в Херсоне, наверное, еще больше. Поэтому ты бываешь «за ленточкой»? Что чувствуешь, когда приезжаешь туда?

— Вот это «что чувствуешь», «как там выглядят люди» — это все давай оставим для девушек. Мы давно уже все вместе за ленточкой. Нам надо не чувствовать, а работать. Каждый на своем месте должен включиться в процесс ПЕРЕЗАРЯДКИ. Эти мои слова не исключают воспевания мной величия русского солдата, который остался все тем же толстовским капитаном Тушиным, подносящим или снаряды, или какие-то глобальные подпорки, чтобы наш катящийся под откос мир еще как-то жил, чтобы белый свет не погас.

«Красная шапочка должна быть с байрактаром»

«СП»: Считаешь, стоило оно того?

— Считаю, что то, что случилось, было неизбежно — к этому шло давно. И этот процесс, к счастью или к несчастью, необратим. Наш лидер взял ответственность на себя. Не он и не мы начали это. Он и мы решились на русскую перезарядку, заставшую падший мир врасплох.

«СП»: И процесс необратим, и живем в похожее на 20-е годы 20 века, «турбулентное» время, и опять стремимся стать империей, и поиск новых смыслов идет вовсю. Но время новое, а песни старые. Как так?

 — Мы пока что по-прежнему живем в буржуазном государстве, где все режиссирует плохой художник по имени рынок. А у него свои привычки, болезни, законы. И так зачастую получается, что светлое большое явление не выживает. Потому что рынок говорит: «Мне нужен некрофил, а вы признаетесь в любви к жизни. Это не продаваемо».

Рынок плюет на нас: «Мне не нужен Пушкин». Просто сам по себе Пушкин со своей 200-летней божественной славой уже настолько крут, что рынок об него зубы ломает, а так даже не сомневайся, рынок бы этого Пушкина написал с маленькой буквы, перекусил, сплюнул и пошел бы дальше. Потому что — смотри — рынок не заметил юбилей Тютчева, рынку не нужен какой-то там Блок. Если государство, как это было в империи, не берет такие вещи под крыло, не насаждает — все, хана. Наш «Филатов-фест» порой называют площадным, эстрадным…

А с другой стороны — толстые журналы, которые «законсервировались», варятся сами в себе, и все пять человек говорят друг другу: «Мы и есть настоящая культура». А ведь в этом есть какая-то нечестность, потому что культура, которая «не принадлежит народу», в которой нет действия — это сухое плаванье, любовь по телефону. Тогда и Шекспир — эстрадник, актеришка, и Пушкин — фигляр, а уж Владимир Маяковский вообще попсовый громила.

И вот так и получается, что, как писал в «Чайке» Чехов, «мы попали в запендю». Нужно, чтобы искусство принадлежало народу, а высшее руководство осмелилось делать ставки на своих Маяковских, Горьких, Булгаковых. А не потакало вкусам рублевских жен с плюшевыми собачками на руках и таким же, порой плюшевым, сознанием. Нужна культурная революция сверху, «специальная операция» в культуре.

«СП»: Но ведь «Маяковские-Булгаковы», как и «Платоны-Невтоны», в нашей стране не переводились никогда! И ты знаешь это лучше всех: десятый год ты на своих плечах несешь крупнейший в стране поэтический фестиваль. Так почему же тогда на Красной площади в День России опять звучат либо старые песни, либо новые, но по качеству текста такие, которые у тебя на фестивале и отборочный тур не пройдут?!

— Я на твое справедливое негодование уже ответил выше. Но, знаешь, мы есть. Нас немало. Нас рынок в дверь, а мы в окно.

Мы такая метафорическая Красная шапочка, которая идет с целебными пирожками сквозь черный глухой лес, а на пути у нее не только волк, а еще упыри, вурдалаки и оборотни! И чтобы пройти этот лес, Красная шапочка должна быть с двумя высшими образованиями, в бронежилете, с байрактаром, швейцарским счетом в банке и хитрая, как сто китайцев! Чтобы ее опять не обманули, и чтобы она не ждала всю жизнь переходов красных линий.

Мы же правда в библейские времена живем! Читая Библию, люди видят, что Бог сначала младенец в яслях, а потом ему уже тридцать лет. Родные мои, он же ходил-бродил, кричал, вопил, может быть, дрался в это время. Так и здесь. Я считаю, что возрождение культуры, массовой в том числе, возвращение талантливых, а главное ответственных людей в нее — исключительно государственное, масштабное, большое дело. И, на самом деле, оно уже происходит. Мы уже готовим яркие краски для скорой будущей великой фрески, художественного образа обновленной Страны, об которую любой враг сломает последние зубы.

* Земфира Рамазанова включена в список иноагентов