Зерно на вывоз: потеря или прибыль? - «Новости дня»

ТАЛЯРОНОК Иван В Усть-Луге, на берегу Финского залива, начинается сооружение огромного зернового терминала. Ориентировочно инвестиции в стройку оцениваются в 20 миллиардов рублей. Через новый порт можно будет вывозить из России до шести миллионов тонн зерна ежегодно. Хорошо это или плохо? Россия вывозит всё больше продуктов. Нередки голоса: всё тащим за границу, что же достанется нам? Доллары в виде выручки? А попадут ли эти доллары в нашу страну или осядут на зарубежных счетах, во всяких Лондонах и оффшорных зонах? Минусы в растущем экспорте зерновых, конечно, есть. Может быть, часть зерна было бы правильнее использовать для развития отечественного мясного животноводства. Если мясом птицы и свининой Россия обеспечена сполна, то собственной говядины критически не хватает — на рынке преобладает покупная. Оплаченная теми самыми долларами, от хлебного экспорта. Что лучше, — продавать хлеб, покупая мясо или оставить хлеб для откорма бычков на месте, — вопрос спорный. Зато плюсы в строительстве экспортного зернового терминала присутствуют бесспорные. Прежде всего, перевалка грузов в Усть-Луге заменит перевалочный порт в Лиепае. Пока наш хлебный транзит чересчур зависит от инфраструктуры не шибко дружественной Латвии. В текущем сезоне через латвийские порты прошло около четырёх миллионов тонн русского хлеба. При этом зарабатывают на перевалке латышские фирмы, да ещё попутно платят налоги на содержание своей натовской армии. Перевод транзита из Латвии в Россию — плюс несомненный. И налоги, и рабочие места будут наши. Но развитие хлебного экспорта через северо-западные ворота гораздо сулит плюс куда более важный. Чтобы понять его значение, давайте посмотрим на меняющуюся географию российского сельского хозяйства. В 2017 году Россия собрала 136 миллионов тонн хлеба — на 20 миллионов тонн больше, чем в 1990-м, в последний и один из самых удачных для хлеборобов советский год. Солидная прибавка при сравнении с советским прошлым создаёт впечатление, что убитое гайдаровцами русское село полностью возродилось. Но выводы эти годятся не для всей страны. АПК растёт и развивается крайне неравномерно. Вся прибавка по сбору зерна получена в южных, тёплых и по большей части чернозёмных регионах. Например, Кубань собрала в полтора раза больше хлеба, чем в советские времена, Ростов и Воронеж прибавили по 45%, Брянск — более 40%, Тамбов вырос на 60%, Ставрополь — на 65%, Курск — чуть ли не вдвое! В совокупности южные края дали десятки миллионов тонн роста. В то же время почти всё Нечерноземье остаётся в зоне глубокой депрессии. Например, под Кировым и Вологдой собирают зерна почти второе меньше по сравнению с 1990 годом, в Ярославле и Пскове — вчетверо, а под Тверью, Костромой и Новгородом размеры сбора сократились почти в семь раз! Точь-в-точь как по знакомой формуле неравенства: богатые (в данном случае богатые хлебом регионы) стали ещё богаче, бедные — ещё беднее. Резкий региональный контраст порождает известное противоречие между статистикой и личными наблюдениями граждан. Статистика суммирует миллионы тонн в закромах и рапортует о небывалых успехах российского АПК, — который и впрямь, исключительно за счёт Чернозёмья, растёт как на дрожжах. А политические активные граждане, живущие преимущественно в окрестностях Москвы и Петербурга, выезжают на природу в близлежащую депрессивную зону, где видят мертвеющие деревни и брошенные поля. В итоге — когнитивный диссонанс и недоверие правительству. Есть ли надежда у нечернозёмной деревни? До сих пор надежда выглядела призрачной. Урожайность в степной части страны выросла настолько, что Россия с избытком обеспечивает свои потребности в зерне. Для этого не требуется распахивать зарастающие лесом нечернозёмные площади. Дешевле выходит вырастить пшеницу на Дону и привезти её в Питер, чем зарывать труд и деньги в подзолистые почвы Ленобласти. Для внутренних нужд страны вполне хватает развитого АПК на юге. Возрождение нечерноземной деревни возможно лишь в одном случае — при растущем спросе на экспортный хлеб. Девальвация рубля в 2014 году открыла здесь определённое окно возможностей. Проданное за ту же самую валютную сумму зерно в рублях стало цениться дороже — тем самым прежде нерентабельные земельные угодья превратились в рентабельные. Зона выгодного земледелия сдвинулась с границы лесостепей и поползла на север, в леса, что привело к увеличению пахотного клина в Калужской, Тульской, Рязанской, Нижегородской областях. Но до депрессивной глубинки к северу от Москвы эти позитивные перемены пока не добрались — так, едва замаячили на горизонте. И всё же, перспектива возрождения земледелия в северной Руси становится всё более отчётливой. Мировой спрос на продукты устойчиво растёт. С одной стороны, увеличивается население Африки, Индии, арабского мира, ряда других регионов. С другой стороны, тамошние жители становятся богаче и больше не удовлетворяются овощами и лепёшками. Они хотят есть мясо — не только по праздникам, а в объёмах, привычных немецким бюргерам. Растущая на планете потребность в мясе обещает бум на рынке кормового зерна. Как раз такого, которое только и родится на подзолах северной Руси (для твёрдых «макаронных» пшениц тут климат не подходящий, а для пятого «фуражного» класса — в самый раз). Кушать мир хочет всё больше и больше. А очевидных резервов для роста площадей не просматривается. Европа, Китай, Индия, США возделаны до предела. Перспектива одна — хозяйственное освоение холодных зон в России, Канаде и Аргентине. Поэтому порт в Усть-Луге начал строиться вовремя. В обозримом будущем примыкающий к Балтике северо-западный угол России будет востребован как поставщик зерна и молочных продуктов на мировой рынок. В угасающие деревни снова вернётся жизнь. Но счастье само с неба не свалится. К нему надо стремиться. Надо создавать инфраструктуру, и не только транспортную. Необходимо, например, возрождать селекционное дело, ориентированное на климатические условия русского Нечерноземья. В любом случае, терминал на берегу Финского залива — важный вклад в грядущее возрождение северной Руси.