«Сколько у вашей оппозиции тяжелого вооружения?» - «Культура»

Илья Константинов — одна из самых загадочных фигур политической жизни России начала 1990-х годов. Он пришел в числе радикальных борцов с властью коммунистов, был одним из активистов Ленинградского народного фронта, среди создателей Демократической партии России, депутатом Верховного Совета России от демократических сил. А спустя три-четыре года СМИ называли Константинова «красно-коричневым» вместе с Макашовым, Баркашовым, Прохановым, Анпиловым… Странно, на первый взгляд.

Впрочем, такие метаморфозы происходили не с одним Ильей Константиновым в то время. Демократы уходили в оппозицию и обретали ярлыки «националистов», «коммунистов», бывшие коммунистические функционеры становились соратниками Ельцина и его «команды»… Да и в начале нулевых мы увидели, как недавние участники «разгосударствления» (помните такой термин?) страны сделались главными государственниками.

О ситуации в России после распада СССР написано много, но до сих пор остается множество вопросов. В первую очередь человеческих, психологических. Как могло получиться, что большая часть Верховного Совета России, включая его председателя Руслана Хасбулатова, вице-президент Александр Руцкой стали врагами Ельцина, которого еще недавно практически безоговорочно поддерживали? Что чувствовали люди, которые в 1991-м защищали Дом Советов (Белый дом) с Ельциным внутри от ГКЧП, а в 1993-м — от Ельцина?.. Понятно — Беловежское соглашение, «шоковая терапия», антиконституционные указы, но все-таки… У людей теплые места, хорошая зарплата, а они — бунтуют. Во время протестных акций пять лет назад депутатов среди митингующих практически не было…

Кстати, вспоминая события 1989−1993 годов, приходишь к мысли, что парламент нашим государям (князьям, президентам) мешал всегда. И во времена Новгородского вече, и во времена Государственной Думы… В советское время Верховный Совет существовал лишь номинально, и до сих пор слышатся утверждения: «Вот с его первого съезда всё и начало рушиться».

Но моя задача здесь — не разбираться в тенденциях российской истории, а рассказать о книге Ильи Константинова, которая открыла мне нового замечательного прозаика. Именно прозаика.

Большую часть книги, вышедшей в издательстве «ПЕНТА», составляет роман-хроника «Мятежник». Это ни в коем случае не мемуары, а действительно роман, но написанный в том жанре, который в последние годы под английским названием всё сильнее вторгается в нашу литературу, — faction. Нечто промежуточное между уже привычными нам фикшн и нон-фикшн. Произведение, написанное художественным языком, но о широко известных фактах, наполненное не выдуманными, а взятыми из жизни персонажами, выступающими как правило под своими реальными именами.

Повествование ведется от первого лица, это лицо зовут Илья Владиславович Константинов. В начале романа мы видим его в должности «оператора газовой котельной» в Ленинграде. «Как я попал в эту котельную — долгий разговор; может быть, как-нибудь, когда у нас будет побольше времени, я расскажу эту довольно банальную историю». (Некоторые подробности пути Константинова из преподавателя политэкономии в кочегары мы узнаём из дальнейшего повествования и некоторых рассказов, дополняющих книгу.)

На дворе 1988 год, кипит перестройка, возникают движения, политические клубы. И Константинов, которого знают как диссидента, противника диктата КПСС, приглашают в общественный комитет «Демократические выборы — 89». Среди единомышленников Марина Салье, Петр Филиппов, Александр Беляев, Юрий Нестеров, «любимец всех петербургских дам — задумчивый профессор» Анатолий Собчак, «бесстрашный следователь и борец с коррупцией» Николай Иванов, Михаил Чулаки, «честный комсомолец с внешностью школьного отличника» Юрий Болдырев… Как по разному сложатся их судьбы в скором будущем…

Наверняка никто не мог представить и того, что вскоре произойдет со страной, но у всех было слишком много претензий к власти, во всех кипело раздражение.

Вот как, с некоторой иронией, но в то же время абсолютно достоверно, описывает автор одну из первых в Ленинграде акций предвыборной агитации в начале 1989 года:

«Кто-то сунул мне в руки мегафон и, вскочив на прихваченную из дома табуретку, я заорал благим матом, перекрывая шум уличного движения. Что именно я кричал, не помню: ругал власть, партию, Соловьева (первого секретаря обкома КПСС — Р.С.), хреновую жизнь, ругал коммуналку, в которой мне приходилось ютиться, вечно пьяного соседа, КГБ, первый отдел, заведующего кафедрой, выжившего меня с работы… Да всего не перечислишь!

Люди останавливались, недоуменно всматривались в плакат, слушали. Кто-то смеялся, кто-то поддакивал. Некоторые пытались возражать, но большинство явно склонялось на нашу сторону. Народу становилось все больше, люди подходили все ближе, многие подзадоривали: «Поддай жару! Хватит, поцарствовали! Попили нашей кровушки!».

Через полчаса я с трудом выбрался из гудящего человеческого улья перекурить. За локоть тут же ухватилась чья-то цепкая рука. Я оглянулся: двое — один в штатском, другой — милиционер.

— Ваши документы. Почему нарушаете общественный порядок?

— В чем нарушение?

— Несанкционированный митинг.

— Никакого митинга, предвыборная агитация. Вот текст закона о выборах, нужное подчеркнуто красным карандашом.

Гражданин в штатском, не глядя, сунул в карман текст закона вместе с моим паспортом:

— В отделении разберемся. А ты давай шуруй, — обратился он к милиционеру, — бери своих ребят, вытаскивай этих горлопанов, рви плакаты.

И тут, будто кто шепнул мне на ухо волшебные слова, я рванулся и заголосил во всю силу легких:

— Ленинградцы! Не проходите мимо, на ваших глазах творится беззаконие. КГБшники агитатора бьют!

Толпа загудела и стала разворачиваться в нашу сторону. Беляев, быстро смекнув, в чем дело, начал скандировать в мегафон:

— Все на помощь агитатору! Не-до-пу-стим!

От массы слушателей отделились несколько мужиков сумрачного вида и направились к нам. Милиционер свистнул в свисток и с криком: «Я за подкреплением» исчез в здании метрополитена. Гражданин в штатском, растерянно озираясь по сторонам, явно собирался ретироваться.

— Минуточку! — на этот раз я бесцеремонно схватил его за рукав, — а паспорт?

— Подавись! — тявкнул гражданин в штатском, сунул мне в руки потрепанное свидетельство моего гражданства и растворился в толпе".

Довольно мягко по нынешним временам. Но это в Ленинграде. По окраинам Союза было куда жестче…

Герой романа участвует в выборах на Съезд народных депутатов СССР как техническое лицо, а на выборах на Съезд РСФСР — как кандидат. Становится в итоге членом Верховного Совета России, «куда попали лишь двести пятьдесят из более чем тысячи народных депутатов».

Все процедуры, детали, действующие лица описаны автором лаконично, но ярко и рельефно. Вот, например, о таком важном нюансе:

«Травкин осуждающе зашуршал бумагами:

— Давайте к делу, мужики! Значит, главная задача — добиться избрания Ельцина председателем Верховного Совета. Все остальное, включая «Декларацию о суверенитете России», носит вспомогательный характер.

— Что-что? — некое смутное беспокойство кольнуло меня. — Какая Декларация, какой суверенитет?

— Речь идет, уважаемый коллега, — менторским тоном пояснил Бурбулис, — о документе, который мы сейчас и обсуждаем. Главная его идея — провозгласить верховенство российских законов над союзными, дать возможность развернуться новому российскому руководству. Понятно?

— Понятно, даже очень. КПСС нужно отстранять от власти, с этого следует начинать, на это и упор делать. Мы в Питере подготовили проект «Декрета о власти», где все по пунктам расписано.

— Вы, коллега, не понимаете некоторых юридических тонкостей, — Бурбулис был снисходителен. — КПСС — всесоюзная структура, а наш съезд будет республиканским, провозгласив суверенитет, мы получим право принимать самостоятельные решения. В том числе и по КПСС. На территории России мы станем хозяевами".

Вроде бы всё разумно, герою романа крыть нечем. Но вот так юридически и разрывался Союз на части. Апогеем стала ратификация Беловежского соглашения Верховным Советом 12 декабря 1991 года. Константинов подробно описывает то памятное заседание, когда за неполный час депутаты (за исключением шести человек) ратифицировали Беловежское соглашение.

Политика не только, как уверяют многие, грязное дело, но и довольно скучное. Автор «Мятежника» сумел описать депутатские будни интересно, увлекательно (ткань романа состоит по большей части из прямой речи, диалогов). И главное — с болью. Наверняка и молодые люди, не помнящие начало 90-х в силу возраста, проникнутся трагизмом того исторического периода…

Часто появляется в романе Ельцин. Константинов не чернит его слету. Поначалу вождь демократических сил даже немного симпатичен ему (хотя герой уверен, что коммунистический функционер не может быть демократом), затем начинается череда разочарований. Не их буду перечислять. Кто-то наверняка вспомнит причины разочарования Ельциным многих и многих россиян (герой здесь неоригинален).

Кстати, приведу такой интересный эпизодик. Это во время голосования по кандидатуре на пост председателя Верховного Совета РСФСР:

«Первый тур показал примерное равенство сил: за Ельцина — 497 голосов, за Полозкова — 473. Ельцин недотягивал до большинства.

Куркова чуть не плакала, Филиппов нервно теребил бороду, Салье допрашивала меня с пристрастием:

— Илья, вы проголосовали за Бориса Николаевича? Правда?

— Правда".

Он не врал, хотя голосовал уже из понятий фракционной дисциплины…

Депутатство позволяло герою романа совершать поездки. Самая драматичная — в Южную Осетию, а самая интересная, по крайней мере для меня-читателя, в Ливан, к Самиру Джадже, лидеру организации местных христиан-маронитов «Ливанские силы». Организация оппозиционная, противостоящая исламистам. Дело происходит в конце лета 1991 года, сразу после победы над ГКЧП.

Приведу в сокращении диалог российских депутатов с Джаджей:

«- Ваша партия у власти?» — спрашивает ливанец. (Герой книги и его товарищи представляют Христианское демократическое движение — Р.С.)

— Пока нет.

— Значит, в оппозиции?..

— В оппозиции.

— И сколько у вас тяжелого вооружения?..

— В России совсем другая политическая ситуация. У нас демократия, и все политические вопросы решаются на выборах. Российским политическим партиям оружие ни к чему.

Самир Джаджа иронично хмыкнул:

— В Ливане тоже демократия, но все вопросы решаются на поле боя. А политическая партия, не имеющая тяжелого вооружения, очень быстро прекращает свое существование. Так происходит в Ливане, так будет и в России…"

Не думаю, что автор сочинил этот разговор.

Очень хорошо написаны динамичные эпизоды: митинги, шествия, драки, перестрелки, штурм мэрии, Останкина, Дома Советов в 1991 и 1993-м. Но не менее удались Илье Константинову так называемые лирические отступления. Вот фрагмент одного из них:

«Кабинет — это гениальное изобретение.

Человек рождается маленьким и голым, ему холодно и страшно, он шевелит ножками-ручками в поисках мамкиной груди и плачет, не находя ее. И тут же его начинают пеленать, дабы чего не натворил. Вскоре малыш смиряется со своей участью. А если ему еще дать соску, он успокоится и на время заснет.

Так мы и живем: осваивая сначала пеленки, потом кроватки-коляски, детские манежи, комнаты и квартиры. Но все равно периодически плачем и часто припадаем к спасительной соске.

И только освоившись в служебном кабинете, желательно с сейфом (в котором хранятся заначка от жены и презервативы), телефонами правительственной связи и секретаршей, человек по-настоящему успокаивается и окончательно засыпает.

А что может быть прекраснее здорового, глубокого сна?

Умные люди это понимают и всю свою жизненную энергию бросают на борьбу за достойный служебный кабинет. А граждане (как бы выразиться деликатнее) наивные так и живут всю жизнь социальными бомжами, без приличного служебного кабинета. За что окружающие и награждают их справедливым презрением".

Герой Ильи Константинова (да что уж там — и он сам), обретя пусть не самый лучший, но высокий кабинет в Доме Советов, не заснул…

Не знаю, умышленно или так сработало писательское чутье, но автор отлично закольцевал свой роман. Вначале мы видим героя в котельной, из которой он выходит в большую политику, а в финале герой оказывается в случайном подъезде, куда забились люди, убежавшие из захваченного сторонниками Ельцина Дома Советов. А между этими точками короткий, но яркий и, как я считаю, честный путь.