Захар Прилепин: Медитативная помывка мозга - «Общество»

Делается это не из зловредности. Никакого заговора тут нет вовсе. Просто таким образом за последнюю четверть века сложилось мышление нашего, назовём это, креативного класса. Им кажется эта форма мышления — прогрессивной, европейской. В первые новогодние дни мне в руки попался январский, за 2018-й год, номер популярного журнала «Psychologies». Вроде бы — где политика, и где психология, — но отдалённость этих понятий — иллюзия. Политика, так или иначе, всюду — в том числе и здесь. Центральное интервью номера — с актёром Томом Харди. Интервьюер со второго (!) вопроса спешит к сути: — На пресс-конференции в связи с одним из ваших героев, по фильму он гей, журналист задал вопрос о вашем собственном гомосексуальном опыте, а вы… Том Харди пытается и так, и сяк уйти от ответа, но интервьюер не успокаивается, настаивая, что благодаря личному опыту, о котором Харди отчего-то расхотел говорить, он такой хороший актёр. В разделе «Большой экран» рассказывается о новом английском фильме «Виктория и Абдул»: про трогательную дружбу королевы Англии и слуги раджи из Индии — британской на тот момент колонии. Автор колонки и словом не желает обмолвиться о новейшей привычке английского и американского кино откровенно перевирать свою историю, рассказывая о таких близких и добрых отношениях между колонизаторами и колонизируемыми. В отличие от России, хоть советской, хоть досоветской, ни индийцы, ни индейцы в действительности вообще не считались людьми, и тем более не становились частью национальных элит — в отличие от нас, где элиты в равной степени пополняли и собственно русские люди, и выходцы из Европы, и выходцы из ордынских, кавказских и всех прочих народностей. Вы скажете: а что, журналистка обязана об этом упомянуть? Нет, не обязана. Тем не менее, когда в разделе «История» речь идёт о новом томе отечественной истории в картинках — «Намедни. Наша эра. 1931 — 1940», журналист считает своим долгом похвалить автора книги: «…захват Прибалтики в 1940 году назван со всей честностью — захватом». Захват Прибалтики, со всей честностью, был действительно захватом — правда, бойцов Красной Армии во многих селениях встречали с цветами огромные, совершенно искренние толпы народа, а правили странами Прибалтики полуфашистские режимы, посему в преддверии огромной войны, уже, кстати, начавшейся, Прибалтику неизбежно пришлось использовать в качестве разменной территории, дабы максимально отодвинуть от Москвы фашистские войска — которые, если б мы не пришли в Прибалтику первыми, пришли бы туда вместо нас. Но зачем о таких скучных вещах рассуждать, верно? Прибалтику коварно захватили, а королевы Англии очень дружили с ничтожными индийскими слугами, поверяя им свои королевские тайны. В статье о братьях Стругацких говорится (устами психолога Дмитрия Леонтьева): «В 60-е годы у нас в моду вошла фантастика, жанр, который раздвигал жёсткие рамки советской реальности». Во-первых, фантастика вошла в моду в 20-е годы — как жанр, не «раздвигающий жёсткие рамки» — а продолжающий советский проект как таковой. О романах Алексея Николаевича Толстого и Александра Беляева психолог мог слышать в детстве, но на самом деле текстов с элементами фантастики или антиутопии именно в 20-е годы вышло в СССР даже не десятки, а сотни. Советский проект — в восприятии миллионов советских людей — был вертикальным, победительным, нацеленным на преодоление человеческого, посему фантастический жанр, тем более, в 60-е — после прорыва в космос — вырос из него совершенно органически. Но нет, раз нам сказали «раздвигая жёсткие рамки» — значит, так тому и быть. Остаётся только один вопрос: а фантастический жанр в Европе и в США — он был в моде, так как развивал «жёсткие рамки капитализма» или по какой-то другой причине? Отвечаем сами: нет, конечно, откуда у капитализма «жёсткие рамки» — там простор и полная невесомость, открытая каждому, даже индийскому слуге. В разделе «Здоровье» журналист уверяет, что традиция общих бань в Амстердаме — когда мужчины и женщины моются вместе — абсолютно нормальна, и только скучные русские люди находят это странным. «Только позднее, вкусив медитативную прелесть коллективной помывки, я убедилась в правоте европейцев», уверяет автор. «Медитативную прелесть помывки», да-с. Тысячу лет — когда ещё никаких бань в Амстердаме не было — русские люди мылись отдельно, сначала мужчины, потом женщины — но правы оказались европейцы (у большинства «европейцев», к слову сказать, до сих пор никаких бань как не было, так и нет). Вы можете сказать, что подобное прочтение журнала, выдаёт в авторе этого текста ханжу — как хотите, мне всё равно. На самом деле я не имею ничего против, что кто-то ходит в общие бани, что у Харди был гомосексуальный опыт, что есть люди, которые считают, что советская империя была определённо плохой, в том время как английская королева была, в сущности, доброй тётушкой — но сложно не отметить очевидные, и вместе с тем почти неприметные, лёгкими пассами вводимые в наше сознание константы. Мы взяли для примера всего один глянцевый российский журнал, но если взять с лотка сразу пятнадцать таких журналов — все они поместят вас плюс-минус в то же самое пространство — с несчастной Прибалтикой, ужасными советскими вождями, британской романтикой и общими банями; или чем-нибудь наподобие. И когда потом явятся новые уренгойские мальчики и уренгойские девочки, возмущённые люди вновь побегут искать виноватого — в первую очередь в лице этого самого несчастного мальчика или несчастной девушки — но в чём он (она) виноваты? Да ни в чём они не виноваты. Они росли в мире, где выводы об ужасном и вековечном насилии русских (советских) солдат над несчастными немецкими (европейскими) людьми неизбежно складываются едва ли не из воздуха. Такой у нас воздух. Из этого текста можно будет сделать совершенно неверный вывод: например, о том, что я желаю цензуры или о том, что мне не нравится журнал «Psychologies». Увы, это не так. Журнал «Psychologies» вполне себе симпатичный, а цензура нам не нужна. Мне просто хотелось сказать, что мышление современного прогрессивного человека — а журнал делают, безусловно, современные и прогрессивные люди — имеет столь же очевидные ханжеские стороны и столь же явные зоны умолчания, как и мышление советского человека. Разве что советский человек втайне догадывался, что «где-то как-то что-то у нас не так», и склонен был иронизировать над действительностью, а нынешний среднестатистический журналист глянца — религиозным образом убеждён, что он находится на иных ступенях бытия, что он необычайно вырос, постигнув очень и очень многое. Между тем, никуда он не вырос. Он всё тот же косный человек, который одни благоглупости заменил на другие. Или, как сказала бы нам иная представительница глянца, понял, в чём удовольствие коллективной «медитативной помывки». В данном случае — медитативной помывки человеческого сознания. И своего собственного тоже.