Кто и зачем критикует новые российские БМПТ - «Новости Дня»

На параде 9 мая будет показана машина, являющаяся предметом споров последний десяток лет — иными словами, речь идёт о БМПТ. На фоне споров машина успела повоевать в Сирии и была закуплена Казахстаном и Алжиром.

Тем не менее, многочисленные «эксперты» от чисто диванных до титулованных обитателей общественного совета при Военно-промышленной комиссии продолжают героически держать оборону, критикуя не только конкретную машину, но и саму концепцию БМПТ за еретический характер, неканоничность и несоответствие БУСВ и штатному расписанию.

Классическую аргументацию «против» недавно изложил ни кто иной, как Виктор Мураховский, видный джавелиновед («одна ракета стоит как наш самоходный ПТРК» (с)), закономерно присутствующий в упомянутом общественном совете.

«Мое личное мнение заключается в том, что такая машина, как „Терминатор“, является сомнительной. Просто потому, что она не обладает никакими преимуществами, которые значимы перед основным боевым танком. Ни по системе управления огнем, ни по возможностям ведения разведки, наблюдения и целеуказания, ни по возможностям своего вооружения. Поэтому я и говорю, что поиск места „Терминатора“ в боевом порядке является проблематичным», — заключает Мураховский.

Здесь нужно обратить внимание на то, что, во-первых, «Терминатор» создан на базе танка Т-72, который по своим качествам противодействия современным противотанковым средствам серьезно уступает платформе «Армата», а, во-вторых, штатный экипаж этой машины равняется пяти человекам, причем нет перспективы, что в будущем это число может быть уменьшено.

«Есть основания говорить о том, что средства, которые придется потратить на «Терминатор» в случае принятия его на вооружение, можно гораздо эффективней использовать на закупку тяжелых БМП на платформе «Армата», которые имеют на вооружении дистанционно управляемый боевой модуль «Эпоха-2»,

Дело в том, что, по мнению эксперта, «Терминатор», как средство борьбы с террористическими формированиями вполне имеет право на жизнь, особенно на той местности, где эта машина работала на территории Сирии.

«Это в основном открытая полупустынная и пустынная местность, иногда — горы, но ведь наша армия должна уметь эффективно действовать и против высокотехнологичного противника», — констатирует Мураховский».

Итак, согласно Мураховскому, танковая пушка с её ограниченным боекомплектом и относительно низкой скорострельностью полностью перекрывает возможности двух автоматических; в отличие от «неполноценной» «Арматы» Т-72/80/90 настолько совершенны, что не нуждаются в эффективной поддержке; пять человеков за бронёй — зло, ибо не за ней и без автоматического гранатомёта они были бы полезнее; дополнительно прикрывать танки от сирийских повстанцев нужно, а от высокотехнологичного противника со всем спектром противотанковых вооружений — нет.

Последний пассаж наиболее примечателен. Концепция БМПТ возникла не вчера и не ради контрпартизанских действий, «горной войны» и т. д. К началу 1980-х военное руководство СССР пришло к выводу, что возможности связки «основной боевой танк (ОБТ) плюс БМП» не будет достаточно для эффективного преодоления подготовленной обороны, насыщенной современным противотанковым оружием. При этом обладателем таковой мыслились, естественно, передовые западные армии НАТО. Проблему вполне наглядно демонстрировали войны на Ближнем Востоке, ведшиеся самым современным на тот момент оружием — масштабы и темпы потерь БТТ стабильно выходили за рамки разумных, при этом их основная масса приходилась отнюдь не на ситуацию «танк против танка». Между тем, в отличие от самодеятельных стратегов советский Генштаб был недостаточно безумен, чтобы свести проблему к «криворуким арабам» (и израильтянам). Ссылками на «неправильное применение», как известно, можно оправдать практически любые недостатки техники (идеальное правильное в этой действительности в принципе редкость), что никак не мешает их вполне реальному существованию. Кризис имел объективный характер.

На полях Второй мировой, ставшей пиком могущества и значения тяжёлой бронетехники, присутствовал широкий спектр дополнявших друг друга специализированных машин — собственно танки, штурмовые орудия и противотанковые САУ/истребители танков во всех трёх весовых категориях (лёгкие, средние, тяжёлые). Иногда «конструкция» была даже сложнее — в Англии параллельно существовали ветви «пехотных» и «крейсерских» танков. При этом тяжёлые машины, предназначенные для взлома подготовленной обороны обладали всеми необходимыми для этого характеристиками — так, практически все тяжёлые танки Второй мировой защищёны от мобильных противотанковых средств (более или менее «компактной» противотанковой артиллерии) практически вкруговую; бортовое бронирование сопоставимо с лобовым и на поздних машинах достигало 100–120 мм.

Несмотря на это, «противопехотное» пулемётное вооружение вполне прогрессировало — так, нормой стали крупнокалиберные «зенитные» пулемёты и тогда и сейчас используемые почти исключительно по наземным целям. Реакцией на появление ранних гранатомётов стало усиление вспомогательного вооружения — так, Т-54 выпуска до 1949-го года несли два курсовых пулемёта на надгусеничных полках. ИС-8 обзавёлся практически пулемётной батареей.

Калибр танковых орудий в СССР достиг 122 мм уже с появлением ИС-2; на Западе это случилось уже после войны, однако в этот период тяжёлые машины не действовали в одиночестве — их поддерживали штурмовые орудия с артиллерией большего калибра.

Массивный «шлейф» из средних танков и специализированных, зачастую очень хорошо защищённых и вооружённых машин в принципе был обычным приложением к классическим танкам прорыва во втором периоде Второй мировой.

С тех пор могущество и количество противотанковых пехотных и «околопехотных» (размещённых на лёгкой бронетехнике) средств выросло более чем на порядок. Каждое пехотное отделение имеет противотанковый гранатомёт — в сущности, «карманную» безоткатную противотанковую пушку плюс зачастую комплект «реактивных противотанковых гранат» — легких одноразовых гранатомётов, классическим образцом которых является известная «Муха». При этом разнообразные РПГ — наименьшая из танковых проблем; критической угрозой является набор ПТРК, с успехом «имитирующих» среднюю противотанковую артиллерию второй мировой — и при этом на порядок более компактных и мобильных. Иными словами, мощь противотанковой обороны и количество танкоопасных целей на поле боя выросли как минимум в десяток раз.

Однако инерция мышления в комбинации с перспективой расчистки поля боя с помощью тактического ядерного оружия оказались достаточно значимыми факторами, чтобы танкостроители по обе стороны «железного занавеса» дружно проигнорировали этот факт. Специализированные машины для прорыва подготовленной обороны просто вымерли — «основные боевые танки» теоретически «объединяют огневую мощь и защищённость тяжёлых танков с подвижностью средних».

Однако на практике ОБТ не дотянули до многих показателей защищённости «тяжеловесов» даже чисто арифметически, не говоря уже об эффективности по отношению противостоящим средствам противотанковой обороны. Так, бронирование бортов и кормы корпуса у современных ОБТ слабее, чем у тяжёлых машин образца 1943-го года. «Лобовое» бронирование при этом усилилось практически на порядок.

Что касается огневой мощи, то основным «аргументом» ОБТ остаётся осколочно-фугасный или кумулятивно-осколочный снаряд подозрительно знакомого 120–125 мм калибра. При этом, естественно, по сравнению в 1944-м выросли точность, скорострельность и (в западном случае) «актуальный» боекомплект, однако далеко не в той пропорции, в которой выросли противотанковые возможности пехоты и Ко. Зато практически удвоилась начальная скорость (и, соответственно, бронепробиваемость) снаряда — в том числе ценой снижения потенциальной точности на больших дистанциях из-за почти всеобщего перехода к использованию гладкоствольных орудий.

Вспомогательное вооружение в то же время зачастую не только не усилилось, а стало слабее. Иными словами, чем «агрессивнее» становилась танкоопасная пехота, тем меньше по ней стремились стрелять.

При этом астрономический рост численности танкоопасных целей никак не повлиял на унаследованную от предшественников компоновку, не предполагавшую избыточную на тот момент многоканальность огня/ведение огня по нескольким целям сразу.

Иными словами, развитие «основных боевых танков», позиционировавшихся как нечто, способное в одном «лице» заменить почти весь спектр тяжёлой бронетехники от среднего танка до штурмового орудия без радикального наращивания массы, практически вылилось в появление на поле боя вполне узкоспециализированного среднего башенного «истребителя танков»/ противотанковой САУ с сомнительными противопехотными возможностями — и при этом оставшейся без поддержки остальных «специалистов». Логистика и стремление к унификации успешно победили элементарные логику и здравый смысл.

Официальным признанием этого стала «теория шлейфа», возлагающая борьбу с танкоопасной пехотой на упомянутый «шлейф», состоящий из сопровождающих БМП и БТР. При этом достаточно быстро выяснилось, что легкобронированные машины слишком уязвимы, чтобы эффективно сопровождать танки (при этом избыточная уязвимость выявилась уже в конфликтах с противниками, очень далёкими от полноценных армий по огневой мощи), а 25–30 мм автоматические пушки убийственны для атакующей пехоты на открытой местности, но малоэффективны против окопавшейся или размещённой в застройке. Далее, эффективность огня на подавление, способного прижать противника к земле и сильно убавить его энтузиазм в области применения РПГ, ПТРК и пулемётов у БМП с их ограниченными скорострельностью и боекомплектом также очень далека от желаемой и потенциально возможной. Наконец, функции подавления противотанковой обороны зачастую требуют «инициативы», очень мало совместимой с основной задачей БМП.

Спешенная пехота, сопровождающая танки, в альтернативной реальности отечественных диванных стратегов обнуляющая эффективность противотанковой обороны, в действительности представляет собой предельный и «дорогостоящий» паллиатив. Крайняя уязвимость пехотного «шлейфа» означает высокие потери и быстрое отсечение, при этом столь рекламируемая (и очень далеко не всегда реализуемая технически) возможность «инфантерии» укрываться от огня никак не совместима с эффективным прикрытием танков. Огневая мощь спешенного отделения несопоставима с БМП. Наконец, пехота элементарно «замедляет» бронетехнику и плохо сосуществует с динамической и активной защитой.

При этом в «серьёзном» конфликте пехоте придётся сопровождать танки под огнём автоматических пушек окопанных БМП, тяжёлых пулемётов, автоматических гранатомётов — всего того, что было редкостью или просто отсутствовало на полях Второй мировой. И это не считая «традиционного» заградительного огня артиллерии, радикально выросшего в эффективности, в том числе за счёт использования зажигательных и термобарических боеприпасов. Равным образом, применение тактического ядерного оружия может оказаться более близкой реальностью, чем хотелось бы. Иными словами, в случае серьёзного конфликта с полноценным противником пехоту во избежание чудовищных потерь придётся держать как можно дальше от напалма и Ко и за как можно более солидной бронёй максимум возможного времени.

Иными словами, начиная с 1950-х баланс сил между танками и противотанковой обороной радикально изменился, при этом со стороны «пользователей» и производителей БТТ было приложено немало усилий для того, чтобы усугубить последствия данного сдвига. Последствия этого вполне наглядны. Так, «синдром приобретённого дефицита противопехотного огня» приводит к хроническому обрастанию танков дополнительными пулемётами в случае любого длительного конфликта под лозунгом «вперёд, в светлое прошлое» — за исключением, пожалуй, советских и постсоветских армий, где инициатива по традиции особенно наказуема, а ВПК столь же традиционно рассматривает армию как досадную помеху в планомерной работе. «Меркавы» перманентно воюющего Израиля дополнительно несут 60-мм миномёт.

Другой симптом — начавшееся ещё во Вторую мировую и приобретшее повальный характер впоследствии применение малокалиберной зенитной артиллерии по наземным целям. «Дастеры» и «Вулканы» во Вьетнаме, «Шилки» в Афганистане и Сирии, «Шилки» и «Тунгуски» в Чечне, буксируемые Зу-23–2 везде и на самых разнообразных платформах — применение «зениток» по наземным «мишеням» обычно уже более полувека. При этом «Шилка» имела вполне «заводскую» специализированную модификацию фактически без возможности ведения зенитного огня, но с увеличенным боекомплектом, «Вулкан» — специфический режим огня по наземным целям. Связка «танки плюс прикрывающая „Шилка“» практически уже канонична.

При этом дело не в «дефиците нормальных БМП», практически отсутствовавшем в Чечне. «Зенитчики» — это в 4–6 раз больший темп огня, чем у БМП и в 4–8 раз больший боекомплект; даже специфический «наземный» вариант огня у «Вулкана» составлял 1000 выстрелов в минуту, что втрое больше, чем у американских же БМП, появившихся позже. При этом в последнем случае дело не отсутствии желания, а в банальном отсутствии возможностей — многоствольное орудие или несколько орудий с соответствующим боекомплектом мало совместимы с основной функцией транспортировщиков пехоты.

Иными словами, высокий темп стрельбы и внушительный боекомплект более чем востребованы, однако проблемой зенитных установок являются эфемерное бронирование, ведущее к неоправданным потерям, и пресловутая «одноканальность» огня.

Таковы результаты демонтажа танкового тарана 1940-х. При этом особенно утрированные формы они приняли не на Западе, традиционно обвиняемом в производстве «противотанковых самоходок» вместо основных боевых танков, а именно у нас. Поколение Т-64/72/80 отличает, например, урезанное вспомогательное вооружение с ещё более урезанным боекомплектом, в разы меньшим, чем на западных танках.

«Шлейф» блистает особенно эфемерным бронированием — маниакальное стремление советской оборонки выдавать недозащищённые машины было ненадолго прервано только массовыми расстрелами, чтобы затем возобновиться в ещё более устрашающих объёмах.

Почти рефлекторным ответом на очевидный «кризис жанра» стали модификации менее консервативного и дорогостоящего «шлейфа». На Западе «утяжелённые» БМП трансформировались в просто тяжёлые, соответствующие ОБТ по массе и, в основном, защищённости, однако совместить это с полноценным вооружением не удалось.

В СССР появилось производное от нормального лёгкого танка с мощным вооружением, включая прочно позабытые курсовые пулемёты, по прежнему эфемерным бронированием и специфическими условиями для спешивания явно лишнего десанта — БМП-3. Иными словами, очередная попытка совместить трудносовместимое в одной «универсальной» машине закончилась с обычным результатом: если западный «шлейф» не способен эффективно прикрывать танки, то «восточный» — их эффективно сопровождать.

Так или иначе, к началу 1980-х стало ясно, что пресловутый рывок танковых армад к Ла-Маншу рискует закончиться у первого же достаточно подготовленного оборонительного рубежа, насыщенного современными средствами ПТО. Последующие четверть века в изрядной степени состояли из наглядных доказательств этого факта.

Перенасыщенную противотанковыми средствами пехоту и легкую бронетехнику требовалось уничтожать или хотя бы нейтрализовать быстро, в постоянном и длящемся режиме. Иными словами, требовалась машина с танковым уровнем защищённости, способная вести плотный и длительный огонь, в оптимуме — по нескольким разнесённым целям. При этом она должна была как минимум не уступать в защищённости танкам. Итак, БМПТ, по крайней мере в теории, это возможность а) вести эффективный огонь на подавление, не позволяя противнику «поднять голову» б) возможность накрыть плотным огнём «площадь» с «невидимой»/замаскировавшейся целью — банально обстрелять «подозрительную» или уже стреляющую высотку/лесопосадку/кусты в) возможность уничтожить «проявившуюся» «огневую точку» в максимально короткие сроки — до того, как она успеет создать серьёзные проблемы г) в оптимуме — параллельно уничтожить несколько целей, например, атакующих с разных направлений (стандартная ситуация при бое в глубине обороны противника). При этом добиться подобных результатов усилением вспомогательного вооружения танков и основного — тяжёлых БМП нереально.

Довольно быстро в рамках этой концепции появились несколько весьма примечательных машин. «Челябинские» БМПТ существовали в двух вариантах. Первый предполагал в качестве основного вооружения в башне «набор», примерно аналогичный БМП-3 (100 мм пушка, автоматическая пушка, автоматический гранатомёт, пулемёт), в качестве дополнительного — две курсовые установки «автоматический гранатомёт-пулемёт» плюс два автономных пулемёта по бортам. Ракете, запускаемой через ствол орудия, предполагалось обеспечить возможность поражения сверху — в том числе для уничтожения укрытых целей. Второй — два автономных модуля с 30 мм орудиями и пулемётами, дополнительную автономную установку с пулемётом, две курсовых установки. Ракетное вооружение — бронированная пусковая «корнета» на одной из основных установок. Иными словами, челябинцы смогли обеспечить полноценный многоканальный огонь.

Тагильский вариант (УВЗ) хорошо известен — боевой модуль с двумя 30-мм автоматическими пушками, пулемётом и шестью небронированными «Корнетами» плюс две курсовые установки знакомого образца. В целом, гораздо более консервативная версия с фактически отсутствующей многоканальностью, но лучше, чем ничего. Повторюсь — настолько лучше, что уже оказался востребованным иностранными заказчиками, включая достаточно активно воевавший Алжир.

Иными словами, концепция проста и понятна, творчество УВЗ заслуживает критики — но явно не настолько, чтобы предать его анафеме. Критика «узкой специализации» была бы конструктивна, если бы мы уже не имели в «активе» де-факто весьма специализированные машины. Усилия по универсализации «основных танков» нужны, но неизбежно будут иметь ограниченный эффект.

По сути, сейчас необходимо не сохранение идеального единообразия, а восстановление полноценной линейки БТТ на месте предельно урезанной и по сути нефункциональной, возобладавшей по соображениям, крайне далёким от хотя бы сохранения эффективности на поле боя. При этом модульность новых боевых платформ позволяет создать довольно широкий спектр бронетехники с достаточным уровнем унификации.

Критика, сводящаяся к вопросу «почему не на базе «Арматы» была бы содержательна, если бы у нас были в войсках два десятка тысяч «Армат». На практике Т-72 и его современники останутся основой нашего танкового парка ещё очень надолго и необходимость их более эффективного применения — в том числе за счёт дополнения БМПТ — очевидна.

Однако деятели, рассуждающие о том, что полвека использовать как средство огневой поддержки зенитные установки — это нормально, но бронированный «автомат» с возможностью многоканального огня — это подрыв устоев, объективно существуют, при этом не только в качестве вездесущих экспертов. Практически все инновации встречают в подобной среде абсолютно непропорциональный отпор.

Первый полноценный тяжёлый БТР на танковой базе в России носит индекс БМО-Т («боевая машина огнемётчиков тяжёлая»), потому, что продвинуть идею ТБТР удалось только в «периферийных» химических войсках. «Профильное» начальство в нечеловеческой мудрости своей полагало, что ТБТР — это странное и узкоспециализированное произведение израильтян, пригодное только конфликтов малой интенсивности с «Хезболлой», а на гораздо лучше вооруженного противника следует идейно выверено бросать пехоту за каноничной 10 мм бронёй лёгких БТР. Иными словами, «отрицательный отбор» — бич всех армий мирного времени. Деятели, завалившие обломками бронетехники обочины Афганистана и улицы Грозного и твёрдо намеренные продолжать в том же духе (в частности, на Донбассе) — типичный пример этого. Остаётся только надеяться, что им не удастся с блеском проявить себя в очередной раз.

Евгений Пожидаев