31 декабря 1994 года российские войска начали штурм Грозного. Более двух месяцев на улицах шли ожесточенные бои. Столицу Чечни утюжила авиация. Окончательно российская армия взяла город лишь 6 марта. Корреспондент «Свободной прессы» в эти дни находился в Грозном и смог на собственном опыте оценить, как ведут себя чеченцы в экстремальных ситуациях.
«Пока вы нас бомбили, они нас кормили»
Как и большинство журналистов, я остановился в грозненской гостинице «Французский дом». Вечером мы наливали себе по стакану водки со словами: «Дай Бог, прожить нам еще одну ночь». Минуты через три раздавался рев российских бомбардировщиков. «Господи, сделай так, чтобы этот снаряд был не наш!» — прервав дыхание, замирал каждый из нас. Через несколько секунд раздавался взрыв: с потолка сыпалась штукатурка, дребезжали стекла — это означало, что смерть миновала и на этот раз.
Авиация, без преувеличения, просто сносила центр города, где, к слову сказать, практически не было дудаевцев. Когда я после бомбежек выходил считать трупы, то соотношение было таким: на одного убитого боевика приходилось 9 погибших мирных жителей — большинство славян.
В один из первых дней моего пребывания в городе я взял машину. Таксистом оказался благообразный старик с внушительной седой бородой и в папахе. В дороге старец расспросил меня, кто я и откуда. Когда в конце пути я хотел расплатиться, то шофер категорически отказался брать с меня деньги: «Платить должен вам я, не вы. К сожалению, сейчас у меня нет лишних денег — вчера российская авиация разбомбила мой дом. Поэтому просто огромное вам спасибо за вашу благородную работу».
Интересно, что в это время в республике совершенно не было антирусских настроений. В отличие от «цивилизованных» чехов и прибалтов, чеченцы не отождествляли простых русских с их правительством. Во время бомбежек российской авиацией чеченцы и русские сидели в одних убежищах, и никому не приходило даже в голову обвинять местных славян в том, что Чечню бомбят их соплеменники.
«Остались, как водится, подвалы, из которых выползали люди. Их несомненный национальный облик, как и вообще совершенно русский облик Аргуна, делал произошедшее совершенно ирреальным… Тех двух стариков, которые врезались в наш разговор, звали Василий Кронштан и Мария Троценко. Они услышали слова капитана. «А вы знаете, что тут чеченцы творили с русскими людьми? И заполошно закричали, наступая на вооруженного офицера: «Пока вы нас бомбили, они нас кормили!»» - пишет в книге «Карта Родины» журналист и писатель Петр Вайль, и я безоговорочно ему верю.
Порой благородство чеченцев просто поражало. В любом селе мне с радостью бесплатно давали кров и еду, таксисты часто отказывались брать деньги за проезд, а когда я один раз попал под обстрел российских снайперов, чеченские боевики прикрыли меня своими телами.
«Очередь плохих»
Увы, после вывода российских войск из республики я не узнал столь полюбившийся мне народ. В Чечне стали захватывать в заложники журналистов, включая даже тех, кто делал все для победы сепаратизма. «Чему ты удивляешься?! Просто в начале они тебе свои хорошие качества показывали. Теперь наступила очередь плохих», — посмеялся над моей растерянностью пожилой русский учитель из Грозного.
Горцы славятся своим гостеприимством и широтой души, поэтому практически никто из них не будет мелочным настолько, чтобы ограбить журналиста, путешествующего по Чечне с несколькими сотнями долларов. Другое дело, когда за представителя прессы стало возможным получить миллионный куш. В этом случае искушение часто оказывалось слишком сильным.
Может ли женщина водить машину?
Другим неприятным открытием было для меня отношение чеченцев к женщинам. В Чечне меня вызвался бесплатно возить по республике молчаливый мужчина средних лет по имени Зелимхан. Как объяснил мне мой новый знакомый, он хочет показать журналисту «правду о войне» на его родине. Зелимхан мне очень нравился своей тактичностью, бескорыстием и храбростью. К сожалению, мое отношение к этому человеку поменялось после того, как он пригласил меня к себе в гости. Мы сидели за столом, а жена и невестка Зелимхана прислуживали нам. Если блюда запаздывали, то мой приятель прикрикивал на женщин, и они затравленно вздрагивали. «Бабы должны знать свое место. Никогда не сажай их с собой за стол, и уж ни в коем случае не пей с ними!» — обучал меня житейской мудрости Зелимхан.
Возможно, конечно, это крайняя точка зрения, но в той или иной степени отношение к женщине, как неравной мужчине, характерно для чеченского общества. Например, недавно я смотрел репортаж чеченского телевидения о том, можно ли разрешать женщинам водить машину. Делал его грозненский журналист, известный своими демократическими, прозападными взглядами. Большинство опрошенных репортером жителей было против, чтобы женщина водила машину, но интересно даже не это. Один из респондентов сказал, что в принципе он не против, чтобы женщина водила машину, но своей жене «водить не разрешает». Показательно, что либерального журналиста отнюдь не удивило, что можно запрещать что-то жене, он лишь поразился «двойным стандартам» респондента.
Практически, таково же отношение к женщине и у других горских народов Кавказа. До свадьбы молодые люди не имеют права общаться друг с другом, а подать руку чужой жене считается оскорблением мужа.
Или еще пример: на социальной страничке известной чеченской правозащитницы обсуждали тему геев. Один из дискутирующих запостил: «Раньше наши женщины даже не могли произнести этого мерзкого слова. Еду в машине с другом и его сестрой. И тут сестра вдруг спросила про якобы „гонения на геев в Чечне“. Друг остановил машину и ударил сестру: „Чтобы ты больше никогда не произносила этого страшного слова!“. Я же, сочувствуя эмоциям друга, молчал». Самое интересное, что никто из обсуждающих тему не возмутился этим постом.
О традициях абречества
В перерыве между первой и второй войнами, когда Чечня де-факто была независимым государством, в республике ввели публичные наказания и даже казни. Мир негодовал, а вот здесь это многим было по душе. «Когда снимал расстрел, то ноги тряслись. А вот народу, похоже, нравилось. Люди реагировали на автоматную очередь, как на гол на стадионе», - рассказывал мне знакомый грозненский оператор.
«Европейские законы для чеченской натуры противоестественны. Они многими не воспринимаются, а потому и нарушаются. Нам нужны такие законы, которые понимает и уважает народ. Для нас это шариат. Поэтому пугаться ислама не надо. Иначе мы получим неуправляемую вооруженную массу, что создаст много проблем для всех, в том числе и для России. И помогать нам в строительстве исламского государства должны все, в том числе и Россия», — убеждал меня в 1996 году тогдашний «министр иностранных дел Чечни-Ичкерии» Мовлади Удугов.
Увы, приходится признать, что в этой точке зрения есть доля правды. Причем, это относится не только к чеченцам, но другим народам Северного Кавказа. Сдержанность в проявлении своих чувств, рыцарство испокон веков культивировались в обществе северокавказских горцев. Однако, с точки зрения той же горской морали, «набег» на чужую территорию являлся не преступлением, а лишь проявлением отваги. Вспомним о традиции абречества, до сих пор культивируемой в кавказском обществе. Если отбросить романтический флер, то по современным понятиям абрек — это попросту профессиональный бандит.
При этом, действительно, с точки зрения ислама некоторые запреты российского Уголовного кодекса вызывают сомнения. Вряд ли с точки зрения этой религии является грехом обложить данью бизнесменов-мошенников. Легко «оправдать» и ограбление банка — ростовщичество запрещено в исламе. В недавнем интервью «Ленте. Ру» бывший заключенный Виктор Луковенко утверждает, что среди верующих заключенных очень много выходцев с Северного Кавказа, причем часто они сидят за ограбления банков.
Думаю, что и в инциденте со студентом многие жители Северного Кавказа станут на сторону своих земляков. Ведь по их логике студент оскорбил кавказских женщин, и, следовательно, должен быть наказан. А насколько это «возмездие» соответствует европейским нормам, уже вторично.
Штраф и физическое наказание
Забавно, но и нынешняя Чечня де-факто живет отнюдь не по светским законам. И дело далеко не только в недавнем скандале о гонениях на геев. Так, по крайней мере еще несколько лет назад, на улицах Грозного можно был увидеть плакаты с изображением двух девушек: одна в платке на фоне мечети, другая с распущенными волосами на фоне пропасти. Правоверная мусульманка обращается к отступнице: «Я чеченка и горжусь этим. Поддерживаю традиции нации. А кто ты? Твое одеяние оскверняет образ чеченки».
Женщинам-служащим государственных учреждений запрещено появляться на работе с непокрытой головой. По сути, в Чечне де-факто действует «полиция нравов» — «неизвестные» «расстреливали» «фривольно» одетых девушек из пейнтбольных ружей, следили за тем, чтобы мужчины не носили длинные волосы.
Сейчас на улицах чеченских городов уже не встретишь неправильно одетую девушку или патлатого парня, но вот мусорить люди не перестали. И с этим тоже борются. Так недавно один из достойных доверия чеченских журналистов разместил в соцсетях фото надписи на одной из мечетей в республике: «За мусор — штраф и физическое наказание».
Наивно думать, что подобные тенденции не проявляются и в других северокавказских республиках (просто в кадыровской Чечне неуважение к светским проявляется более открыто). Так, в Дагестане есть исламские анклавы, где специальные дружины следят за тем, чтобы в магазинах не продавали спиртное и сигареты. С «неправильно одетыми» женщинами они, правда, не борются, но лишь по той причине, что таких попросту нет.
Чеченец — это звание
В Чечне любят подчеркивать, что чеченец — это не национальность, а звание, которое надо еще заслужить. Такое же отношение к своей национальности и у других горских народов Северного Кавказа. В горцах с малолетства воспитывают храбрость. Если человек проявляет трусость, то позор падает на весь его род. Поэтому люди здесь просто боятся струсить.
Другой сильнейшей чертой горцев является их солидарность. Интересна моя беседа с чеченским таксистом. Он мне с гордостью рассказывал, что его сын шел по Москве и услышал крики на чеченском: его земляки дрались с грузинами. Молодой человек (не зная, кто прав) немедленно вступился за своих, и был зарезан ножом. С точки зрения таксиста, его сын поступил как герой.
Cамое интересное, что в современном российском обществе эти специфические черты горцев оказываются востребованными и дают преимущества кавказцам по сравнению с русскими.
Мне вспоминается эпизод из фильма «Крестный отец». У итальянца в США изнасиловали дочь, он обращался в полицию, но та ничего не сделала. Тогда он пошел к землякам из сицилийской мафии, и те ему быстро помогли. То же самое действует и в современной России. Если кавказца обидят в Москве, то он скорее предпочтет обратиться в свою диаспору, чем в полицию, на помощь которой можно рассчитывать далеко не всегда. Можно спорить, насколько правильна такая солидарность, но факт остается фактом: любой горец в отличие от среднестатистического русского чувствует себя в нынешней России вполне защищенным.
При этом горцы пытаются помогать друг другу не только в беде. Например, одному моему знакомому талантливому журналисту, выходцу с Северного Кавказа, его земляки-бизнесмены оплатили первичный взнос за дорогой автомобиль. Их логика была понятна: негоже нашему земляку, известному репортеру ездить на какой-то развалюхе.
Кроме того, выходцы с Кавказа зачастую гораздо энергичнее русских. Так, с трудом говорящий на языке Пушкина гастарбайтер покупает в Москве разбитые «Жигули» и начинает без страха «бомбить» в незнакомом городе. Если же на него «наедут» другие частники, то он, не задумываясь, вступит в драку.
В условиях отсутствия правовой защищенности храбрость и защита влиятельного клана — одни из главных факторов успеха в обществе. Поэтому кавказцы часто оказываются конкурентоспособнее в мире «дикого» нецивилизованного капитализма.
О понтах, традициях и законе
«Но почему горцы считают, что и за пределами их исторической родины все должны жить по их законам и уважать их традиции? Что это: высокомерие или невежество?» — слышал я от москвичей. Ну, во-первых, так, конечно же, думают далеко не все выходцы с Кавказа. Такие взгляды (и то далеко не всегда), скорее, характерны для тех, кто приезжает в русские города ненадолго. И такому поведению есть определенное объяснение.
Возможно, здесь на генетическом уровне срабатывает память о набегах на чужую территорию, где можно не следовать той же морали, что и дома. Кстати, сразу же после окончания первой чеченской войны мне приходилось слышать от чеченцев, что теперь, в качестве компенсации за разрушения в республике, им можно «покорять Москву», «делать в ней что угодно». Но все же, такой подход достаточно редок.
А вот снисходительное отношение к русским, действительно, присутствует. Повод для этого дает, конечно, традиционное российское пьянство, но не только. Помню, после того, как в Будённовске были захвачены заложники, чеченцы недоумевали по поводу поведения местных жителей: «Да, мы на вас напали! У нас в такой ситуации поднялся бы весь город, а у вас вышел лишь один старик с ружьем! Что же вы за народ?!».
На Кавказе любят силу и, чувствуя слабину славян, горцы, действительно, часто ведут себя, как хозяева. Способствует такому поведению и любовь кавказцев к показной крутости. В Чечне шутят: «Если бы чеченский понт светился, то над Грозным бы стояли «белые ночи».
Но так ли уж виноваты горцы в навязывании своих «правил игры» за пределами их «исторической родины»?
Подобное поведение вполне применимо в мире, где действуют «законы джунглей», но совершенно неэффективно в правовом государстве, с работающими законами и полицией. Кстати, в США, где я сейчас живу, со времен фильма «Крестный Отец» все поменялось на кардинальном уровне.
Здесь не меньше мигрантов, чем в России, но большинство из них не нарушают закон — просто так легче добиться успеха в американском обществе. В нынешней Америке былая ковбойская удаль и уж тем более опора на национальную диаспору являются малозначимыми для успеха. Гораздо большее значение имеет образованность и, как это ни патетично звучит, честность. Большинство американских кавказцев вполне законопослушные граждане. Правда, в отличие от России, им далеко не всегда удается добиться высокого социального положения. В Лос-Анджелесе, например, почти все таксисты — выходцы с Кавказа.
Из США, многое из того, что сегодня происходит в Москве, воспринимаешь почти как фантастику. Например, моя московская знакомая рассказывала, как ее чуть не задавили кавказцы на «Лексусе» в ее собственном дворе. Бедная девушка комплексует, что испугалась ответить. А в США ей и отвечать не надо было бы. Всего один звонок в полицию. Приезд как минимум двух полицейских машин. Лишение водительских прав водителя «Лексуса», а если он не гражданин США, то и принудительная депортация.
Или, например, получившая последнее время распространение практика публичных извинений перед камерой. Такое поведение возможно лишь в том случае, если такую «доблесть» оправдывает значительная часть людей. Так, в США после такого видео немедленно было бы возбужденно уголовное дело. Но, дело не только, и не столько в этом.
Взять, например, недавний скандал с извинениями перед камерой в престижной Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ (РАНХиГС), о которм я говорил выше. Если бы такое произошло в США, то студенты, заснявшие подобное видео, оказались бы в полной изоляции от однокурсников. На них бы смотрели не как на «храбрых мужчин», а как на неприятных дикарей, с которыми нужно избегать всяческого общения. От них бы отвернулись их друзья, с ними бы разорвали отношения их девушки. Стали бы в такой ситуации студенты престижного вуза заставлять извиняться другого студента?
В России же немало людей подсознательно уважают таких «героев», так как у них есть сила. Но стоит ли винить в этом только кавказцев?