Два офицера спасли для России школу палубных летчиков - «Новости Дня»

Страна готовится отметить День Военно-морского флота – и в связи с этим невозможно не вспомнить о сложной судьбе одного из символов ВМФ России, авианосца «Адмирал Кузнецов». Сегодня корабль находится на ремонте и модернизации, более того – стоит вопрос о самом его существовании и необходимости иметь подобные корабли в составе российского Военно-морского флота. В том числе и о необходимости школы корабельных летчиков, способных работать с палубы этого корабля.

Точно такой же вопрос стоял и много лет назад, в то время, когда разваливался СССР. Власти независимой Украины шаг за шагом принимали в свое подчинение многочисленные полки и дивизии советских вооруженных сил. В том числе это касалось и расположенных в Крыму двух полков – 100-го и 299-го, легендарного тренажерного комплекса НИТКА, имитирующего палубу авианосца, и самого корабля, который тогда еще назывался ТАВКР «Тбилиси». Это было время, когда советские летчики-испытатели только-только осваивали совершенно неизвестный в СССР способ взлета с трамплина и посадки на аэрофинишер.

Широко известно, каким образом удалось увести из Черного моря на российский Северный флот сам авианосец «Тбилиси». Но чего стоит этот корабль без его главного ударного оружия – самолетов Су-33 и способных воевать на них летчиков? Мало кто знает, кто и каким образом организовывал вывоз в Россию и обустройство на месте тех, кто потом составил костяк корабельной авиации ВМФ РФ. И, возможно, если бы не усилия некоторых конкретных людей, Россия имела бы авианосец, но не имела бы тех, кто способен с него взлетать и на него садиться. Ибо создать подобную школу – стоит не только огромных денег, но годы и годы работы.

О том, как сторонники независимой Украины организовывали террор против полков корабельных летчиков, как Киев заставлял советских военных принимать украинскую присягу и какую роль в тех событиях сыграл легендарный летчик морской авиации Тимур Апакидзе, газете ВЗГЛЯД рассказал непосредственный участник тех событий, заслуженный военный летчик РФ, полковник в отставке Геннадий Бакулин.

Угроза насилием

– Геннадий Георгиевич, где вы служили на момент распада СССР?

– В это время я служил в Крыму, в Саках, в 1063-м ЦБПиПЛС КА (Центр боевого применения и переучивания летного состава корабельной авиации). Сначала бы заместителем начальника центра по летной подготовке, а потом начальником (тот самый центр, где находится знаменитый тренажер НИТКА).

– Как воспринимались офицерами происходящие политические события?

– Это было очень смутное и сложное время. Среди тех, с кем я общался, общее мнение было таким – наверху пошумят, но в итоге останется всё, как было. Никто не мог поверить, что рассыплется и больше не будет существовать такое государство, как СССР. Многие думали – ладно, был СССР, теперь будет СНГ, поменяются только буквы, название, но по сути все останется по-прежнему. Никто не верил, что развал – это окончательно.

– Разве не было признаков начинающегося отделения Украины?

– Они были. Например, еще до Беловежской Пущи однажды прилетел к нам в Саки один украинский генерал, мой старый знакомый по ДОСААФ. В то время, это 1991 год, еще не было ни вопросов о принятии украинской присяги, ни официальных заявлений об отделении украинской армии. Однако в Киеве подготовительная работа уже шла – и о ней он мне и рассказал, как человек, который как раз переходил в это время в украинскую армию.

Он говорил, что со всеми кандидатами на руководящие посты в вооруженные силы Украины (ВСУ) проводят специальное собеседование, и проводит его Вячеслав Черновол (один из авторов Акта о провозглашении независимости Украины). Он лично в течение нескольких часов разговаривал с кандидатами. И один из главных вопросов звучал так: «В случае военного конфликта будете ли вы воевать с Россией?». Если ответ был нет – человека не брали в руководящий состав ВСУ.

А сразу после подписания Беловежских соглашений Киев жестко поставил вопрос о том, чтобы все советские военнослужащие на территории Украины, в том числе в Крыму, второй раз приняли присягу – украинскую. Россия второй раз принимать присягу не требовала. А из Киева, наоборот, регулярно приходили соответствующие документы. Кроме того, к нам в часть приезжали эмиссары из Киева – рассказывали, как они создадут независимое украинское государство, как их быстро поддержит Запад и как они войдут в Европу.

– Как вы действовали в этой ситуации?

– В то время у меня, в моем Центре, среди прочих имелся учебный отряд – первоначальная подготовка срочной службы: матросы, 300 человек. Специально нам прислали на срочную службу призывников с Западной Украины. Они три месяца обучаются – и потом им положено принимать присягу. Но какую? На тот момент у меня было четыре текста присяги: Советского Союза, украинская, СНГ и – откуда-то появилась российская, хотя и не официальная. Четыре текста!

На принятие присяги приехали как обычно родственники этих бойцов, родители – это же торжественная церемония. Мы их там расселили. Я собрал всех этих родственников и убедил их отложить принятие присяги на неопределенное время. Поскольку еще ничего не определено, нет ясности в политическом положении. Нет гарантий, что эта присяга через какое-то время не будет объявлена недействительной. И все со мной тогда согласились.

– А как в то время среди личного состава вашей части распределялись, условно говоря, голоса? Сколько было людей за то, чтобы продолжать служить в Вооруженных силах России, и сколько было желающих принять присягу Украины?

– Основная масса была безвольной и нейтральной. Тех, которые были, условно говоря, явно «украинцы» и явно «россияне», было немного.

– А что делали эти самые условные «украинцы»?

Г. Б.: Как я потом узнал – поздно уже, к сожалению – в моем гарнизоне был создан подпольный «союз офицеров Украины», который состоял из сторонников украинской независимости. Они активно проводили собрания. И как потом мне рассказывали, на одном из таких собраний было внесено предложение уничтожить меня физически. Потому что я не даю привести людей к украинской присяге.

ВЗГЛЯД: Это был единственный такой инцидент?

– Далеко не единственный. Я жил в гарнизоне в обыкновенном доме на третьем этаже. У меня дома было три телефона, и один раз мне все телефоны пообрезали. Потом начали угрожать моей семье… Но мной дело не ограничилось. Поскольку гарнизон не принимал присягу, коммунальные службы, которые уже принадлежали Украине, начали у нас отключать отопление, газ и электроэнергию. Была зима, стало холодно. Кто-то начал вскрывать гаражи. У командира 100-го полка Артемьева из гаража ночью угнали автомобиль. Происходили разнообразные стычки…

В итоге я ввел в гарнизоне специальный план. Я сделал семь дополнительных вооруженных патрулей на темный период времени: два матроса и с ними офицер или прапорщик. По сути, ввел военное положение.

Как предала Москва

– Вы обращались к непосредственному командованию? Оно вам чем-то помогало?

– 1063-й ЦБПиПЛС КА являлся частью центрального подчинения, и я постоянно докладывал обстановку в Москву, командующему авиацией ВМФ генерал-полковнику Виктору Павловичу Потапову, просил переподчинить Центр Черноморскому флоту. В ответ от него слышал: «Вы там держитесь. Мы вас не оставим. Вопрос решается».

Я напросился на прием к командующему Черноморским флотом Игорю Владимировичу Касатонову. Что меня поразило – в приемной несколько человек гражданских, и все с автоматами. Я первый раз такие автоматы увидел, укороченные. Доложил оперативную обстановку и сказал, что нас заставляют принимать присягу – что делать? А в это время на местном телевидении, которое уже стало подчиняться Украине, уже пошли передачи о том, что Черноморский флот обязан принять украинскую присягу, а Касатонов, такой-сякой, не подчиняется, и поэтому он преступник.

Я стал докладывать, как, с моей точки зрения, Черноморский флот мог бы противодействовать украинским войскам, если бы они начали реальные военные действия против флота, который, с их точки зрения, взбунтовался.

– А реально была такая угроза со стороны Украины? Каким путем могло бы быть произведено такое нападение?

– Это обсуждалось как вполне реальный вариант. Рассматривались три возможности – морской, сухопутный и воздушный. И наиболее вероятным, с моей точки зрения, выглядело нападение с воздуха, причем ключевой задачей Украины будет взять под контроль аэродромы.

Аэродром Бельбек на тот момент уже принял украинскую присягу. Это аэродром ПВО, и их главной мотивацией принятия украинской присяги было то, чтобы не было никакого перерыва в охране воздушных границ СНГ. Но Бельбек в случае необходимости легко накрывает артиллерия – значит, он не является приоритетом как возможный путь вторжения украинских войск. Был еще один аэродром, который принял украинскую присягу – аэродром Кировское, но он, в свою очередь, слишком далеко от Севастополя, то есть тоже маловероятно ожидать нападения оттуда.

Но наиболее уязвимый и лакомый для Украины кусок был аэродром Саки, только что полностью отремонтированный. Как раз тот, которым командовал я. Среди прочего, в распоряжении аэродрома находилось очень много казарм, то есть можно было сколько угодно разместить личного состава. И относительно близко до Севастополя.

В тот момент, когда я произносил всю эту фразу, Касатонов приложил палец к губам и написал записку: «Все прослушивается, позвони по телефону» – и пишет номер. Я ошалел. Через некоторое время я звоню по указанному номеру. Касатонов предложил дать в мое распоряжение роту морских пехотинцев под видом учений: «то ли оборонять аэродром от Украины, то ли внутри гарнизона кого-то арестовывать».

– Что вы ответили на это предложение?

– Что я не хочу никого сажать, убивать и вообще организовывать войну. И что меня устраивает только один вариант – чтобы мой центр в Саках переподчинили Черноморскому флоту. Моя мысль была такова: если бы были переподчинены Черноморскому флоту, то при дальнейшем разделе флота был бы шанс, что мы останемся под российским командованием.

– Почему же Москва не хотела переподчинять вас?

– Этот вопрос я задал много лет спустя Потапову (в 1991 году – командующему Морской авиацией СССР). Я с ним иногда еще и сейчас встречаюсь. Он объяснил: с точки зрения тогдашнего военного руководства в Москве, существовал риск, что Касатонов не выдержит, и весь Черноморский флот целиком примет украинскую присягу. И в Москве надеялись, что части центрального подчинения, к которым относились и Саки, в этот момент удастся отстоять и оставить за Россией.

– Хоть чем-то тогда в итоге вам Москва помогла?

– Единственное, что сделала Москва, прислала мне подмогу – генерал-лейтенанта, заместителя командующего авиацией МА СССР Рогова Николая Андреевича.

– Что вы стали предпринимать дальше?

– Я решил посоветоваться с генерал-лейтенантом Юрием Семеновичем Гудковым, который в то время возглавлял 33-й отдельный центр переучивания летного состава МА СССР в Николаеве и которому наш центр в Саках ранее подчинялся.

Звоню: «Юрий Семенович, как вы, в каком положении? Ко мне просится на аэродром главком ВВС Украины Стрельников, а я им не даю добро на приземление. Я сейчас поставил аэродром на профилактику, на перевод на весенне-летнюю эксплуатацию. Полетов нет, полоса занята, идут работы, провожу различные учения, в том числе учения по ПВО. Что мне делать? Они просят посадки». Гудков сказал: «Принимай решение сам, теперь каждый сам за себя, и теперь мы на Украине. В моем кабинете представители ВВС Украины уже сидят, а я увольняюсь».

– Расскажите подробней, как руководство ВВС Украины просилось к вам на аэродром?

– Мне настойчиво звонили из Киева, Винницы и требовали принять на аэродроме самолеты с руководством ВВС Украины. Я отказывался, говоря, что подчиняюсь только Москве.

В итоге они приземлились на аэродроме Кировский, который уже принял украинскую присягу, и уже на вертолете прилетели в мой гарнизон – вертолету взлетная полоса не нужна. Я их не встречал. Их встретил мной недавно отстраненный от должности (по согласованию с Москвой) заместитель Безногих. Он был как раз членом этого «союза офицеров Украины», и даже после отстранения ходил по воинским частям, по полкам и проводил агитационную работу – чтобы офицеры приняли украинскую присягу.

Приезжают они в штаб, ко мне в кабинет. Несколько генералов, полковники. Предъявляют претензии по поводу того, что я не принимаю их самолет. Я объясняю, что выполняю только распоряжения Москвы, мы часть центрального подчинения, и аэродром закрыт по согласованию с Москвой. Удивляюсь, что они требуют принять присягу: как же так, ведь повторно присягу не принимают! И в этот момент вмешался присланный ко мне «в качестве поддержки» из Москвы генерал-лейтенант Рогов. Он говорит: «Геннадий Георгиевич, не надо так грубо, мы на территории чужого государства. А они – представители власти этого государства».

Украинская делегация сразу вдохновилась и немедленно зачитала приказ: меня снять с должности, а Безногих поставить вместо меня. А мне выдали предписание: город Москва, ОВС СНГ (Объединенные вооруженные силы СНГ).

Перелет из Крыма

– Как в итоге удалось вывезти и устроить личный состав гарнизона в России, в том числе летчиков?

– Как только Киев жестко поставил вопрос о принятии украинской присяги, я с отделом кадров занялся вопросом, как устроить людей в России – и летный состав, и технический. Многие сами приходили и заявляли: «Я украинскую присягу принимать не буду». Просили направить их служить в Россию, в ту или иную конкретную часть.

– Это были в том числе летчики, которые готовились к полетам с авианосца?

– ТАВКР «Тбилиси» (затем «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов») в то время проходил государственные испытания в Черном море. С ним работали летчики-испытатели –нарабатывали методику. Вместе с ними на «Кузнецов» впервые сели и два наших летчика 100-го полка – Тимур Апакидзе и Андрей Яковлев. Может быть, мы бы и еще кого-нибудь посадили, но в декабре 1991 года корабль ушел в Россию, на Северный флот…

– В том-то и дело. Корабль ушел, но ведь едва ли не все подготовленные для полетов с этого корабля летчики оставались в то время на Украине. То есть люди, чьей прямой задачей является обеспечение работы главной ударной силы ТАВКР – самолетов Су-33.

– Корабль ушел, а это вся их жизнь. Вся эта группа, которая готовилась работать с авианосца, знала, что на Украине для них нет никаких перспектив. Даже если они примут украинскую присягу. Ведь корабль теперь в России. Поэтому было понятно, что многие из них захотят уехать в Россию. Так и произошло.

– Но кто-то ведь их организовал? Кто-то позаботился о том, чтобы у этих людей было будущее – и было будущее у корабельной авиации ВМФ России?

–  Это была моя обязанность – заботиться о своих подчиненных. Проводил беседы, неоднократно выступал по гарнизонному телевидению. Совместно с Тимуром Апакидзе составляли списки нужных для корабельной авиации людей.

– Но ведь в то время по ряду причин Тимур Апакидзе не имел никаких властных распорядительных полномочий. Он вообще был отстранен от руководящей работы. А командиром Центра были именно вы.

–  Какая разница? Апакидзе уже был палубным летчиком, он пользовался большим авторитетом у своих коллег. Я ему доверял. Согласовали с Москвой и авиацией Северного флота. И все улетели на военно-транспортных самолетах в Россию, в Североморск-3.

–  Сколько их было?

– : Чуть меньше 100 человек. Вместе со мной на север ушли 16 летчиков: п/п-к Апакидзе Т.А., п/п-к Чибир Я.Г., м-р Кочкарев К.Б., м-р Кретов П.П., м-р Рыжов Г.Б., м-р Дубовой В.В., ст. л-т Кузьменко В.А., к-н Корнев С.Н., к-н Рябуха А.В., к-н Рассказов С.Н., ст. л-т Кузнецов Е. В., ст. л-т Устюхин С.Г., ст. л-т Абрамов А.А., к-н Подгузов П.Э., к-н Чурсин А.Б.

–  Можно сказать, что именно они составили потом костяк палубной авиации России?

–  В какой-то мере. На аэродроме Северного флота Североморск-3 уже базировался 279-й корабельно-штурмовой полк, так что они приехали не на пустое место. Но первый набор палубных летчиков, которые впервые осваивали посадку на «Адмирал Кузнецов» – да, они были из Сак. Они заложили традицию российской корабельной морской авиации трамплинного взлета.

–  А техника? Ее тоже надо было перегонять из Крыма? Су-33?

– Технику мы всю оставили. Ведь на нашем аэродроме в Саках стояли обычные Су-27, не корабельные Су-33. Еще осталось несколько самолетов Су-25УТГ с гаком. Потом пришлось менять их на простые Су-25УБ. А Су-33 переправлялись в то время уже напрямую в Североморск – уже было понятно, что нельзя в Крым, потому что заберет Украина.

– Почему в Крыму остались многие другие офицеры Морской авиации CCCР? И не просто остались – стали офицерами ВВС Украины?

–  Вы про 299-й штурмовой авиационный полк? Да, это был старый полк, он сначала летал на Як-38, затем на Су-25. Их можно понять. Как раз в 1991 году из Москвы пришло распоряжение – 299-й полк расформировать.

Москва им прямо дала понять – вы нам не нужны. И этим воспользовалась Украина. Было объявлено: Украина ваш полк сохраняет. Принимайте украинскую присягу и продолжайте служить. И они приняли присягу, побыли в Саках несколько лет и даже не стали менять его номер – он так и остался 299-й бригадой ВВС Украины. Потом они перевели его в Николаев, на Кульбакино, добавили еще туда самолетов Су-25. И с 2014 года бомбили Донбасс…

Кроме того, осталось много военнослужащих, которые служили на полигоне НИТКА. А куда им деваться? НИТКА – вот она, ее ведь, в отличие от авианосца, в Россию не перенесешь. И почти все из них приняли украинскую присягу, хотя и не хотели.

–  Слышал такую версию, что лично вам за то, что вы перевели корабельных летчиков в Россию, обещали генеральские погоны.

–  Это неправда. Заместитель командующего МА генерал Рогов только говорил мне, что при переезде в Россию у него есть на меня некоторые виды. Был сделан ряд предложений, в частности, на должность замначальника центра в Липецке. Но я отказался.

После переезда в Россию я служил несколько лет в Морской авиации Северного флота. А потом мне предложили должность заместителя командующего ВВС Черноморского флота – и я согласился. И должность эта на ЧФ была «полковник–генерал». Командующий ЧФ Кравченко, например, писал на меня представление на генерала. Оно ушло в Москву, но «затерялось». Было написано еще одно представление, но и оно также «пропало». Как потом мне сказали, надо было самому лететь в Москву. Мол, всего две тысячи долларов отдал бы в отдел кадров ВМФ – и через неделю ходил бы ты генералом.

– Об этом можно написать?

– Пишите, конечно, я этого не скрываю.