А.М. Горький: Колебания буревестника - «Культура»

Если Л.Н. Толстой считается у нас, с легкой руки В.И. Ленина, «зеркалом русской революции», то другой не менее уважаемый классик Алексей Максимович Горький, как известно, всегда был и всегда будет ее полноправным «буревестником». Тем удивительнее, что, несмотря на свои сугубо социалистические взгляды, колеблющиеся между ленинскими большевиками и богдановско-луначарскими богостроителями, Великий Октябрь он не спешил принять. Более того, «буревестник», если внимательно ознакомиться с его «Несвоевременными мыслями» 1917 г., не очень-то и верил в социалистическую революцию. Он ее принял, но много лет спустя. По горячим же следам особого энтузиазма заря новой эры у Алексея Максимовича не вызвала. Почему так? По мнению автора этих строк, многие годы занимавшегося изучением жизни и творчества писателя, на то есть несколько причин. Рассмотрим их. Не верил в готовность страны к социализму Алексей Максимович действительно во многом был близок к социал-демократам разных оттенков, очень много для них сделал — одна Каприйская школа для партийного актива чего стоит. Но он вовсе не случайно считал себя именно беспартийным большевиком — было у него одно принципиальное отличие от ленинцев, да и от богдановцев, не говоря уж о троцкистах. Он считал, что революции должен предшествовать культурный подъем страны, что он должен соответствовать той грандиозной задаче, которую перед всем народом поставит социалистическое строительство. И именно высокого культурного уровня он в тех, кто зачастую творил историю на улице в 1917 г., не видел. Все его «Несвоевременные мысли» переполнены ужасом от того, что творили многие «борцы за свободу против угнетателей» в 1917 г.- от их пьянства, драк, и зверских избиений, возможно, даже виновных, но без суда и следствия. Все это писателю-гуманисту решительно не нравилось и это он, в общем-то, не скрывал. Да и в целом не считал, что Россия та страна, которой по силам сотворить чудо социалистического преобразования. Он так и писал в одной из своих «несвоевременных мыслей»: «Промышленность, техника — в зачаточном состоянии и вне прочной связи с наукой; наука — где-то на задворках, в темноте и под враждебным надзором чиновника; искусство, ограниченное, искаженное цензурой, оторвалось от общественности, погружено в поиски новых форм, утратив жизненное, волнующее и облагораживающее содержание». Все это, по его мнению, должно было бы быть в наличии, а уж на этой базе только и можно разворачивать социалистические преобразования. Так что В.И. Ленин полностью превзошел его ожидания. Он сделал то, что Горький считал просто нереальным, — сумел начать строительство нового, справедливого общества в тех условиях, которые были. А условия эти были во всех отношениях, далекими от идеальных. Ведь что собой в действительности представляло «проклятое наследие царского режима», от которого Россия избавилась в 1917 г., над которым потом было принято иронизировать в комедийной интерпретации И. Ильфа и Е. Петрова, а в перестроечные годы — сожалеть? Это повальная безграмотность, эпидемии и голод, миллионы бедняков и безземельных батраков в деревне, жестокие, полутюремные условия труда фабричных рабочих. И вот из этого «светлого» капиталистического прошлого Ленин решил вырвать трудящихся и подарить им вместо лучины «лампочку Ильича», вместо полурабского состояния восприятие себя как хозяина своей жизни. Понятно, что даже такой умудренный жизненным опытом человек, как Горький, не нашел на первых порах в себе силы поверить в реальность этих планов. Потом уже, образно говоря, снял шляпу перед тем, в ком сомневался в «Несвоевременных мыслях» — перед всем народом России. И стал даже немного перехваливать на всякий случай «наши достижения», вплоть до того, что журнал такой организовал. А на карте у него появлялись все новые и новые заводы и фабрики, которые стремительно строились в первые советские пятилетки. Надеялся только на интеллигенцию Горький уповал в могущество интеллигенции — видел именно в ней тот общественный слой, который сможет преобразить культуру народа и, в конечном счете, его жизнь. «Задача демократической и пролетарской интеллигенции, — буквально взывал он в тех же „Несвоевременных мыслях“, — объединение всех интеллектуальных сил страны на почве культурной работы. Но для успеха этой работы следует отказаться от партийного сектантства, следует понять, что одной политикой не воспитаешь „нового человека“, что путем превращения методов в догматы мы служим не истине, а только увеличиваем количество пагубных заблуждений, раздробляющих наши силы». В то, что рабочий класс в целом, а не отдельные его передовые представители сможет стать драйвером, как сейчас говорят, позитивных перемен в стране, он не верил. Ну а крестьянство в основной его массе считал и вовсе тормозом на пути прогресса. Большинство крестьян были в его восприятии собственниками. Они, по его тогдашнему мнению, не интересуются ничем, кроме своего хозяйства. Все это он объяснял нелегкими условиями крестьянской жизни, не дающими ни времен, ни сил для самообразования. «Тяжесть труда, — писал он в статье „О русском крестьянстве“, — в связи с ничтожеством его результатов, углубляет в крестьянине инстинкт собственности, делая его почти неподдающимся влиянию учений, которые объясняют все грехи людей силою именно этого инстинкта». Непонятно почему, но именно деревенские жители, по его мнению, выиграли в результате Гражданской войны. Многие из них, как он считал, извлекли выгоду из страшной междоусобицы, породившей разруху и голод и, как следствие, повысившей цены на продовольствие, а стало быть, и весомость того самого крестьянского труда, тяготы которого он особо отмечал, даже этимологически, связывая слово «страда» с глаголом «страдать». Хотя на селе было очень тяжко — многие якобы выигравшие стремились попасть в города, чтобы прокормить свои семьи. Возможно, поэтому Горький абсолютно изменит свою точку зрения. В 1930-е гг. он уже увидит своими собственники глазами, что большевикам удалось-таки изменить психологию большинства на селе, что они начали непростой процесс коллективизации. В этих условиях кивать на сопротивление отсталой части крестьянства стало уже просто невозможно. Горький осознает, наконец, что все ошибки, которые совершили и будут совершать представители интеллигенции, — это их собственные просчеты, а не результат чьего-то влияния. У него в 1930-е гг. не останется никаких сомнений в том, что не отсталая часть деревни, а немалая прослойка интеллигенции будет выступать за реставрацию капитализма. Сомневался в искренности лидеров большевиков Отношения Горького с Лениным не были гладкой, прямой линией, как принято считать, они переживали взлеты и падения. На точке замерзания их взаимопонимание оказалось как раз в 1917—1918 гг., что Алексей Максимович честно и признал в очерке «В.И. Ленин», объяснив это тем, что он не разбирается и никогда не разбирался в политике. В общем-то, в этой своей самокритике отец-основатель социалистического реализма был прав. Политические оценки и прогнозы ему категорически не давались, за редким исключением. Сильно промахнулся он как раз в преддверии залпа «Авроры». Он был искренне убежден, что руководство большевиков не планирует штурмовать Зимний. Более того, полагал, что такой шаг приведет к кровопролитию и обречен на неудачу и поможет только контрреволюционным силам воспрянуть духом. В действительности, как мы знаем, все случилось с точностью до наоборот. Большевики как раз таки решили по инициативе Ильича, что промедление смерти подобно. И взяли власть в свои руки очень легко, даже играючи. Реакционные круги, которых опасался Горький, ничего сделать не успели, да и не могли. В тот момент «буревестник» еще не готов был признать свою промашку. Поэтому, когда вопреки его советам, лидеры большевиков осуществили революцию, он набросился буквально с самыми уничтожающими эпитетами в адрес победителей. Ленина и Троцкого он счел в очень «несвоевременном» своем суждении буквально сразу же «отравившимися ядом власти», а предложения первого несбыточными, плодом его «безумия» и «анархизма». Если бы лидеры большевиков были теми тиранами и деспотами, как их нарисовали антисоветчики всех времен, то не отделался бы Алексей Максимович легкой опалой. Но на самом деле вожди Великого Октября были гораздо великодушнее, чем их расписали и продолжают расписывать их принципиальные идейные оппоненты. Так что вскоре они стали прислушиваться к советам и просьбам Горького и отпустили его за границу вроде как на лечение. Потом многие из них, в частности Бухарин, активно переписывались с идейно близким писателем, звали его вернуться. И Горький действительно вернулся, но гораздо позже, серьезно обидевшись на Запад, который не дал ему заслуженной Нобелевской премии из-за коммунистических убеждений. Заблуждался, но искренне Горький один из самых искренних писателей. Он, если внимательно читать его эпистолярное наследие и воспоминания современников, в своих произведениях, в том числе довольно острых публицистических статьях, как в тех же «Несвоевременных мыслях», в общем и целом не кривил душой. Никакой фиги в кармане он не держал. Горький абсолютно искренне поддерживал социалистический уклад жизни, переживал, что «механические граждане» когда-нибудь его разорвут изнутри. И вот это предчувствие великого «инженера человеческих душ» действительно сбылось. В августе 1991 г. Автор — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник ИМЛИ им. А.М. Горького РАН