Михаил Делягин: Нищета и бедность, которую не видит Росстат - «Общество»

Одна из наиболее важных для понимания российского общества форм социологических исследований — самооценка его материального положения. Самооценка не по уровню доходов в рублях (хотя подобные оценки и разрушают сладкую ложь официальной статистики и об уровне инфляции, и о «средних» доходах граждан), а по реальному уровню потребления. Ценность заключается в соответствии этих уровней определенным жизненным стандартам на уровне бытовых, всем понятных и очевидных представлений. Так, состояние, при котором денег не хватает даже на еду, — это нищета. Официальная статистика фиксирует численность населения с доходами ниже прожиточного минимума (что соответствует данной категории), но, с одной стороны, не оценивает неофициальные доходы, а, с другой, — занижает прожиточный минимум. Наличие противоположно направленных и при этом очень значительных погрешностей не позволяет интерпретировать результат и делает его пригодным лишь для пропаганды. Самооценка же людьми своего состояния оказывается значительно более адекватной и потому красноречивой, чем данные Росстата. Состояние, при котором денег уже хватает на еду, но не на одежду, — это одна из двух форм бедности, наиболее тяжелая. Она выделяется отдельно не только из-за удобства опроса, но и потому, что относящиеся к этой категории люди вместе с нищими, по сути, не живут, а выживают. В этом состоянии людям нужны «хлеб и зрелища», но им не до справедливости. Следующая социальная страта — это относительно терпимая бедность: при ней денег хватает на еду и одежду, но покупка простой бытовой техники (холодильника, телевизора, мебели) является проблемой. Это не значит, разумеется, что их нельзя купить, — но текущих доходов для такой покупки не хватает, и надо либо «распечатывать заначку на черный день», либо одалживать у знакомых, либо брать кредит. Принципиальное отличие верхней страты бедных людей от нижней заключается в том, что люди уже не выживают, а живут, — и испытывают острую необходимость в справедливости, что предъявляет соответствующие объективные требования к государству, как бы оно их не игнорировало. Наконец, четвертая социальная страта объединяет людей, способных без труда купить простую бытовую технику, — но не больше (например, даже не самый «бюджетный» автомобиль). Это уровень потребления «среднего класса», являющегося фетишем далеко не только отечественных социологов, политиков и пропагандистов. Принципиально важно, что речь идет не о самом «среднем классе», который является не только материальным, но и психологическим феноменом и определяется не только уровнем доходов, но и стилем жизни и системой ценностей, но лишь о свойственном ему уровне потребления. Тем не менее, это значительно более объективная оценка, чем прямой вопрос «относите ли вы себя к среднему классу?», на который люди даже в районах застойной бедности уверенно отвечают «да» — как из чувства собственного достоинства, так и потому, что живут не хуже (или не сильно хуже) своих соседей. Пятая социальная страта, — люди, которые могут спокойно купить из текущих доходов автомобиль (и шестая, не имеющая финансовых ограничений как таковых), трудно наблюдаемы социологами из-за низкой доступности и нежелания признаваться в слишком хорошей на фоне страны жизни. Начало соответствующим исследованиям положил Левада-центр, — но, когда окончательно выяснилось, что уровень благосостояния «дорогих россиян» решительно опровергает либеральные догмы и слишком убедительно характеризует последствия либеральных реформ, публикация результатов прекратилась. Но работа, в силу ее исключительной важности, была продолжена ВЦИОМом, на глазах ставшим флагманом отечественной социологии, — и ее результаты весьма красноречивы. Если рассматривать последние три года (с мая 2014 по май 2017), доля нищих выросла более чем втрое — с 3 до 10%, достигнув не просто признаваемого официальной статистикой уровня, но и максимума последнего времени — мая 2009 года, когда страна еще только начинала приходить в себя после кризиса 2008−2009 годов. Доля людей с уровнем потребления среднего класса, достигнувшая максимума — 23% - как раз в мае 2014 года — сократилась в 1,6 раза: до 14%. Хуже (12%) было только в посткризисных 2009−2010 годах, — но по сути тенденции этот рубеж скоро будет взят. Доля бедных на этом фоне осталась практически прежней, сократившись с 72 до 70%, — но структура бедности изменилась кардинально: доля наиболее бедных, испытывающим нехватку денег на одежду, подскочила почти вдвое — с 16 до 29%, а уровень «терпимой бедности» сократился с 56 до 41%. На фоне этого масштабного и идущего полным ходом катаклизма не более чем интригующими деталями выглядят скачок «затрудняющихся с ответом» с 0 до 3% и некоторый рост доли людей, не имеющих значимых финансовых ограничений: если в мае 2016 года она в соответствии с поговоркой «кому война, кому мать родна» выросла с 2% до исторического максимума в 4%, то в 2017 снизилась до 3%. Пугающе резкое ухудшение социальной структуры общества вызвано нарастающим — и истерически отрицаемым при этом властями, как в конце 2008 года — социально-экономическим кризисом. Он начался (в виде ослабления рубля, провала фондового рынка и начала панического бегства капитала) еще в январе 2014 года, до нацистского переворота на Украине и острой фазы конфликта с Западом. Его причина — либеральная социально-экономическая политика в стиле 90-х, направленная на разрушение России в интересах глобальных спекулянтов и отечественных компрадоров-коррупционеров. Стоит отметить, что санкции либерального клана в правительстве Медведева оказались на порядок более разрушительными, чем санкции Запада. Судя по всему, помимо реализации своих ценностей, несовместимых с существованием России, привластные либералы сознательно разрушают социальную сферу и экономику страны для организации массового негодования и свержения нынешней политической власти на «русском Майдане», который будет страшнее украинского. Формально пока у них ничего не выходит: так, даже безупречно либеральный Левада-центр регистрирует скандальный рост популярности «Единой России». Первая причина — то, что другие партии в силу меньших размеров и меньшей поддержки власти значительно менее устойчивы к кризису, вторая — то, что ухудшение условий жизни, поддающееся объяснению внешними или объективными причинами, ведет к сплочению людей вокруг власти, какой бы она ни была. Тем не менее, рост недовольства налицо. Пробужденный в народе патриотизм, три года оправдывавший правящую либеральную тусовку воссоединением Крыма, начинает предъявлять все более жесткие и все более справедливые претензии, — и без отказа от уничтожения России либеральной социально-экономической политикой эти претензии, нарастая, смогут отменить ее помимо воли политического руководства страны. Проблема в том, что при этом страна может легко рухнуть в очередную Смуту, которая может привести к уничтожению государственности и самой русской цивилизации.