Учиться ходить и говорить после инсульта помогут роботы - «Здоровье»

О том, куда движется современная реабилитация мы поговорили с гуру восстановительной медицины, доктором медицинских наук, профессором, академиком Российской академии наук Константином Лядовым.

«СП»: — Константин Викторович, начну с примера. Лет 10 назад близкому человеку в известном московском центре делали эндопротезирование тазобедренного сустава. Хирург «с именем» провел отличную операцию, но восстановительное лечение посоветовал проходить … за границей. Например, в Чехии — там, по его словам, и цены адекватные, и годами проверенные методики, как и у нас когда-то. В самой же Москве хороших реабилитационных центров на тот момент практически не осталось. А что у нас происходит с реабилитацией сейчас?

— Развитие и торможение процесса реабилитации — это, как не удивительно, всегда следствие технологического прогресса. Современные протезы, современные технологии, в том числе технологии обезболивания и ведения пациента в раннем послеоперационном периоде приводят к тому, что во всем мире потребность во втором этапе реабилитации после эндопротезирования постепенно исчезает. Например, в Бельгии протезирование коленного сустава уже делают даже амбулаторно. Человек пришел, его прооперировали, вечером он ушел с тросточкой. У него есть рекомендации врача, есть таблетки для обезболивания… Хирургические методики уже отработаны настолько, что наши представления о том, что после каких-то операций нужны сложные длительные программы реабилитации, на глазах становятся историей. Да, это в свою очередь требует грамотной организации всех процессов в хирургическом стационаре. И наши стационары сейчас к этому подходят.

«СП»: — О каких подходах идет речь?

— Во время подготовки к операции, и сразу после нее мы «ведем» пациента, активно используя методики физического восстановления, лечебной физкультуры, определенные методики стимуляции. Это приводит, в частности, к тому, что собственно восстановительный процесс у пациента проходит и быстрее, и легче. Взять, например, кардиореабилитацию. Сейчас подавляющее число операций делается эндоваскулярными методами (то есть без разрезов, через небольшие проколы, что снижает операционные риски, позволяет обойтись без больших ран и швов, ускоряет восстановление - ред.). Да, мы, врачи, понимаем, что в послеоперационном периоде не сразу восстанавливается миокард. И с точки зрения пользы для пациента ему нужна реабилитация. Но он уже так привык себя щадить, и уже настолько хорошо себя чувствует. Вот и получается, что благодаря успехам современных технологий, пациенты зачастую не готовы прилагать усилия и тратить свое время на восстановительное лечение.

«СП»: — Значит ли это, что инновации, стремительное развитие технологий имеют к восстановительной медицине весьма отдаленное отношение?

— Как раз наоборот! В последние десятилетия инновации, взрывной рост технологий принципиально изменили все — и прежде всего в том, что связано с развитием нейрореабилитации. Технологический прогресс в ведении острых инсультов, черепно-мозговых травм, спинномозговых травм привел к тому, что пациенты, которые раньше просто уходили из жизни, не только продолжают жить, но их стало возможно восстановить до уровня очень высокой функциональной активности. Все шире применяются экзоскелеты, методики с биологической обратной связью для восстановления стереотипа ходьбы — да, они начинают потом использоваться и для тяжелых больных после реконструктивных операций, того же эндопротезирования. Для пожилых пациентов, которым трудно восстановиться сразу. Или для пациентов с сопутствующими заболеваниями. То есть технологические достижения, связанные с нейрореабилитацией, находят свое применение и в других областях восстановительной медицины.

«СП»: — Что такое технологии с биологической обратной связью? Объясните для не специалистов.

— Как выглядела реабилитация 20 лет назад? У человека плохо работает рука — мы начинаем работать с его рукой. Подводит нога — работаем с ногой. Но чтобы руки-ноги работали лучше, принципиально важно, чтобы человек сам отдавал им приказ сделать то или иное упражнение и видел, как это упражнение выполняется. Это и есть биологическая обратная связь. Которая, кстати, не обязательно связана с использованием компьютера. В Германии, например, создали одну из наиболее успешных методик восстановления стереотипа ходьбы: на беговую дорожку, где ходит человек после протезирования или после инсульта, положили квадратики. Человек видит квадратики, ему дают задание: наступить на квадратик, перешагнуть через него. Это тоже вариант биологической обратной связи. Пациент не смотрит на экран компьютера. Но он и не просто ходит… Модифицируя задание, мы имеем возможность улучшить качество восстановления нашего пациента.

Важно понимать, что всех реабилитационных процессах мозг — первичен. Вовлечение высшей нервной деятельности в процесс реабилитации — это один из основных постулатов в изменении реабилитации за последние десятилетия. Для этой цели созданы и используются целый класс принципиально новых приборов, гаджетов, механизмов, которые работают не вместо, а вместе с человеком. Если человеку трудно, запрограммированный роботизированный комплекс ему поможет. Но человек обязательно должен сам прилагать усилие. Под постоянным контролем врачей, конечно.

«СП»: — Применение роботов в реабилитации — это мировой тренд.

— Самые известные из первых роботизированных комплексов — «Локоматы» — были направлены на то, чтобы восстановить функцию ходьбы у спинальных больных. Эту задачу пока, к сожалению, до конца выполнить не удалось. Но у «Локомата» оказалось столько положительных моментов, что сейчас без него или его аналогов обойтись уже невозможно. Есть роботы российские, китайские, немецкие… Есть ряд комплексов, которые позволяют включить определенные группы мышц после травмы или после операции. Подобные комплексы — одна часть инноваций. Комплексы с биологической обратной связью — вторая. Зачастую их объединяют, присоединяя экран, различные дополнения, которые позволяет человеку самому контролировать, насколько он правильно выполняет это упражнение. Что тоже делает упражнение более эффективным.

«СП»: — Эти роботизированные комплексы применяются в нашей стране?

— Конечно. Это мировой опыт, который применяется в том числе и у нас достаточно широко. В частной медицине — больше. Сложная технологичная реабилитация все-таки в большей степени оплачивается пациентом. Это общемировой принцип.

«СП»: — А за что же сегодня платит государство?

— Если случается, например, острый инсульт — он крайне эффективно лечится в сосудистых центрах. И это лечение государством оплачивается. Есть поддерживаемые государством реабилитационные центры. Существуют отдельные программы — например, курс для реабилитации инвалидов, который поддерживается службами соцзащиты. И есть высокотехнологичная медицинская реабилитация — когда мы хотим после травмы или инсульта восстановиться до максимально возможного уровня. Этот процесс может длиться сколь угодно долго, иногда на восстановление уходят годы. Ни одно государство не может платить за такое лечение вечно… Чтобы как-то облегчить это бремя, на помощь пациенту приходит, например, импортозамещение. Мы создаем программы реабилитации, используя эффективные, но более дешевые приборы. Например, прибор может стоить полмиллиона долларов, а может — 100 тысяч. Тогда и цена процедуры будет другой. Сегодня мы имеем огромное количество российских приборов для реабилитации, которые в разы дешевле импортных. За счет этого появляется возможность снижать стоимость реабилитационных программ. Например, в области двигательной реабилитации. Появляются качественные аналоги «Локоматов». Это российские экзоскелеты — их делают в Москве. Очень неплохое реабилитационное направление делает Петербург. Появляются качественные отечественные аналоги целого ряда приборов, которые стоят в разы дешевле импортных и позволяют достичь того же результата. Есть замечательные российские приборы стимуляции после инсульта, после травм, онкологических заболеваний. Это позволяет качественно менять рынок.

«СП»: — Где сегодня в России проводится самая качественная реабилитация?

— Высокотехнологичной реабилитацией у нас в стране сегодня реально занимаются не больше десятка центров. Это например, реабилитационный центр в подмосковном поселке Голубое, клиника восстановительного лечения «Три сестры». В Москве — федеральный Институт неврологии, Пироговский центр, Клиническая больница Медси на Пятницком шоссе, там же недалеко — Центр реаниматологии и реабилитологии АН. Реабилитационный центр «Преодоление». Частный реабилитационный центр доктора Белкина в Екатеринбурге. Центр в Нижнем Тагиле. Это центры, которые занимаются реабилитацией тяжелых больных с использованием самых современных технологий. Где даже в очень сложных случаях врачи могут вернуть человека к работоспособному состоянию, или хотя бы дать ему возможность социализироваться. Кстати, все больше появляется возможностей и для дистанционной реабилитации.

«СП»: — Как это осуществляется?

— Главное преимущество дистанционки — пациенту не нужно ложиться в стационар. Мы определяем необходимый комплекс упражнений. Если у человека есть инвалидность — служба социальной защиты привезет домой необходимое оборудование. К компьютеру подключается камера. Специально обученные инструктор, логопед, психолог раз или два в день выходят на сеанс связи. Они мотивируют выполнять упражнения — это очень важно! Ведь когда мы занимаемся фитнесом, то понимаем, что с инструктором занятия эффективнее. Он следит, чтобы мы правильно выполняли упражнения, помогает, подсказывает. Плюс, это еще и психологическая поддержка. Поначалу мы даже сами не представляли, насколько важно для человека, чтобы его поддержали, где-то покритиковали. Ведь находясь один, без инструктора по ту сторону экрана, пациент может себе сказать: мол, не хочу сегодня. Выключит все и ляжет в постель. В итоге — результатов ноль…

«СП»: — Можно сказать, что лечебный процесс все больше сращивается с реабилитацией?

— Он и должен с ней сращиваться. Все более и более интенсивно, на разных уровнях. Это во всем мире так.

«СП»: — Вы занимаетесь нейрореабилитацией возрастных заболеваний?

— Этим все занимаются. Это пациенты с рассеянным склерозом, с болезнью Альцгеймера. Могу сразу сказать — прорывов пока нет, даже в мировом масштабе. Есть успехи у всех в попытке стабилизации, в медикаментозной терапии. Это пока позволяет только затормозить процесс, иногда надолго. Но нельзя сказать, что у кого-то в мире есть прорыв в лечении болезни Альцгеймера…

«СП»: — Что лично вас вдохновляет в вашей работе? Чего вы хотите добиться?

— Меня крайне увлекает процесс соединения важных и работающих единиц в единое гармоничное целое: диагностика, стационар, реабилитация. Плюс появились амбулатории. Плюс возможность более активных контактов с зарубежными партнерами напрямую. Попытка понять, как их опыт можно адаптировать в наших условиях… Я люблю работающие механизмы. И самое большое удовольствие — когда они работают правильно.