Андрей Аверин: «Самое трудное в комедии — сохранить серьезность» - «Новости Дня»

С одним из самых популярных актеров Русского драмтеатра Андреем Авериным мы общались ровно год назад. За это время случились новые главные роли, гастроли, фестивали и благотворительные детские спектакли… Сегодня он все так же обаятельно улыбается, иронизирует над собой, уже преподает детям и так же 25 часов в сутки посвящает театру.

— Андрей, что это был за благотворительный проект?

— Это был спектакль о буднях детей, которые остались одни дома. Автор и режиссер — мой коллега Александр Володин, он написал детскую пьесу про то, как детям вести себя дома, когда они остаются одни. Он очень много сил в это вложил, был и художником, и звукорежиссером, сам все закупал, клеил, колотил. Получилось такое театрализованное пособие для детей всех возрастов, а особенно родителей — учить-то должны именно они. Я в спектакле играю мальчика, который остается дома с сестрой, со мной заняты Володя Буров, Таня Володина, Алена Беспалова. Играли мы для маленьких пациентов Республиканского противотуберкулезного диспансера, в простом актовом зале, помещение небольшое, но декорации поместились. Сами договаривались, везли все туда.

— Эмоционально сложно выступать перед детьми, которые находятся в больнице?

— На душе есть осадок, что маленькие дети имеют такой недуг, но мы же туда едем дарить радость. Тем более они очень отзывчивые, подсказывали нашим героям, когда мы им вопросы задавали, как правильно поступить. Бесплатно поставить и сыграть спектакль было нашим общим решением. Хотелось бы, чтобы такие акции были более частыми, но это непросто организовать.

— Играть на детскую аудиторию сложнее, чем на взрослую?

— Конечно! Ребенка не обманешь он либо верит, либо нет. Это взрослые с жизненным грузом внутри могут начать анализировать, а у ребенка все проще: выходит взрослый актер в костюме тигра, и для него это либо тигр, либо нет. Другого не дано! В детском театре свои правила, и им тоже надо обучаться. Это во взрослом спектакле — смыслы и подтексты, а в детском — если тигр, значит, тигр. Сейчас в театре у меня два детских спектакля: «Одни в городе» и «Царевна-лягушка». Владимир Алексеевич (Красотин, главный режиссер театра, — прим. ред.) поставил эту сказку, оставив много свободы для творчества, много построено на фантазии актеров. Каждый спектакль как платформа для экспериментов, мне интересно зайти с этой стороны, с той… Нескучно, даже когда играем по несколько спектаклей подряд. Очень костюмы помогают — это 70% успеха. Люблю работать с детьми, особенно на елках (смеется), когда ты в метре от них и можно напрямую играть, танцевать с ними, петь.

— Однажды вы сказали, что после таких спектаклей чувствуете себя рок-звездой…

— (смеется) Потому что дети всегда бурно реагируют. В детстве я мечтал стать рок-звездой, они же на концертах творят магию, безумие в хорошем смысле этого слова. Еще в институте в Екатеринбурге дважды был на концерте любимой рок-группы Papa Roach. Помню эту сумасшедшую энергетику, как вышел с улыбкой до ушей, мечта же сбылась, забегал в каждую комнату в общежитии и орал от радости (смеется). На детских спектаклях энергия такая же, и ты ей управляешь. Дети сами как рок-звезды, у них пока еще нет установленных форм поведения. Мы как-то ездили в школу МЧС, там маленькие детки, а дисциплина, как в армии. После спектакля они, напрочь забыв о порядке, подбегали к нам раздавать «пятаки». Я помню взгляд их преподавателей, мы же приехали и всю дисциплину им разрушили (смеется). Дети должны оставаться детьми. Они всегда полностью с тобой на сцене, у них нет отстраненности, которая часто есть у взрослых.

Мне нравится работать с детьми, сегодня я начал преподавать актерское мастерство в одной чебоксарской студии. Очень бы хотелось, чтобы у нас при театре была экспериментальная вторая сцена для новых экспериментальных постановок, для работы детской театральной студии, инклюзивной студии. Мне кажется, это правильно создавать такое. Помещение в театре есть, руководство идею поддерживает, было бы, конечно, хорошо получить какой-нибудь местный или федеральный грант на этот проект. Поверьте, мы, актеры труппы, я уж точно, готовы работать над таким проектом. Знаменитый Театр наций в Москве тоже работает по правилам открытой экспериментальной площадки. Я думаю, чебоксарскому зрителю это нужно.

— То есть вполне возможно, что при театре может появиться вторая сцена?

— А разве это плохо? По-моему, отличная идея (улыбается).

— Но сейчас идет активная работа над премьерой — комедией «Ужин по-французски» режиссера Владимира Красотина. Я видела афишу, а лобстер на афише — это?..

— (смеется) Это лангуст, а какую роль он играет, вы узнаете, придя на спектакль (улыбается). «Ужин по-французски» — это комедия положений, где нет второстепенных героев, если выражаться кинематографическим языком, у всех поровну экранного времени. Мой герой — друг семьи... Описывать не стану, надо смотреть, сюжет закручен-перекручен (задумался). Работать, я вам скажу, непросто. Я на днях с Владимиром Алексеевичем по своей работе поговорил основательно, потому что был не очень доволен собой. Просил его меня направить. Он мне сильно помог, хотя еще, наверняка, не раз к нему подойду.

Здесь сам по себе жанр трудный — комедия положений, фарс на грани безумия. Один сюжетный поворот, потом еще, все завязывается в узел, на него второй, третий… Путался поначалу, но сейчас легче, разбираемся с узлами, которые закручивают герои. Мне непросто играть комедии… Мне вообще все трудно играть (смеется). Я недавно пересматривал потрясающего Андрея Миронова в зарисовке «Грабеж» спектакля Театра сатиры «Маленькие комедии большого дома». Там история семьи, где жена в период, когда все надо было доставать, захламила весь дом «чешскими гарнитурами», «польскими тарелками» и прочим барахлом, а муж пробирается по квартире среди всего этого хлама и отчитывает жену: «Это же просто тазик, ну и что, что 18 века. В нем когда-то ноги мыли, а мы его на стену вешаем». И все это играется очень серьезно, и поэтому очень смешно.

Вот это самое трудное в комедии — сохранить серьезность, потому что есть соблазн скатиться в легкое: покривляться, а специально смешить нельзя. Поэтому трудно.

— А бывает так, что «колетесь» на сцене?

— Есть разница — подставить партнера на сцене и расколоть его. Можно так «типа сымпровизировать», что это собьет партнера, а можно так сказать фразу, смысл подложить, паузу сделать не там, где обычно, что появятся новые краски. Но все должно быть обязательно оправданно. Мне кажется, на сцене нужно друг друга «колоть», тогда появится живая реакция, ведь когда долго играешь спектакль, привыкаешь, здесь два шага, там три, сюда посмотреть, это сказать… И партнеры перестают слышать друг друга.

— Мы общались год назад, какие перемены произошли за это время?

— Легче работать точно не стало. Хочется ведь лучше и лучше, дальше поднимать свою актерскую планку, не повторяться, а это непросто. Каждая роль должна быть другой. Нельзя скатываться на штампы. Как там — «к новой роли надо подбирать новые ключи, выбросив старые». Сложно находить это новое, но так всегда будет, это нормально. Я каждый день думаю, что есть всего 7 нот, а сколько в мире музыки! То же и в моей профессии.

— Но ведь часто режиссер влияет, выставляет роль. Вспомнить хотя бы вашу роль в премьере «Любовью не шутят»…

— Сложный спектакль, да… Ты должен предлагать режиссеру. Оценка одной и той же ситуации у разных персонажей разная. Работая в этом спектакле над моим героем Пердиканом, я не буду применять ту же оценку ситуации, которая была в «Варшавской мелодии» у моего персонажа Виктора. Это разные люди. Виктор на внутренних переживаниях построен, а в Пердикане преобладает внешнее, не исключая внутреннее, конечно. Этот герой крайне трудно мне давался. После премьеры мы с режиссером Сергеем Юнгансом правки вносили в мою работу. Но сейчас Пердикан мне очень нравится. Я его понял. И когда последние два раза играл, помню, как кайф ловил. Думаю, я к нему слишком грузно относился, а это неправильно. Моя сложность — я ко всему так отношусь, но все проще, все не так сложно. Всегда надо искать новое. Да, легче сыграть, как привык, но тогда и роли получаются одинаковые…

— А если у актера свои проблемы, семья, быт, ипотека, прибежал за 10 минут и на сцену…

— Прибегать за 10 минут — это не мой способ. Подход «не настраиваться» очень характерен для европейского театра, пришел-вышел-сыграл, а потом, даже после самой трагичной роли, спокойно пошел кофе пить. Мне ближе — приходить за 2 часа и готовиться основательно. Хотя работать, как в европейском театре, тоже возможно, но только в том случае, если роль простроена, ты знаешь что, где, какой персонаж… Для этого есть репетиции. И там не должно быть посторонних… Репетиции — это очень некрасивый процесс.

— Вы часто повторяете, что вам все роли даются трудно…

— Я всегда сомневаюсь. По-другому нельзя. Я попробовал однажды, в качестве эксперимента, выходить на сцену с осознанием, что ты приятен зрителю. И знаете, как только ты вбиваешь себе это в голову, тут же становишься ужасно ему неприятен, потому что начинаешь красоваться! В институте из меня это выбивали, здесь правили, говорили, что не тем путем иду. Должен быть самоконтроль.

— В прошлом интервью в числе любимых вы назвали роль Икима в «Безымянной звезде», роль без слов…

— Я даже помню, что говорил вам: «Потому что нравится подурачиться» (смеется). Я все роли люблю. Каждая, как ребенок. Ты с каждой срастаешься. Иван Царевич очень мне нравится, Жюльен Порталь из «Отеля двух миров», Пердикан теперь один из любимых, Виктор, конечно же. Жду, когда снова будем играть этот спектакль. Очень меня огорчает, что мы в силу обстоятельств давно не играли «Блондинку». Скучаю очень по этой роли.

— А если роль не нравится?

— Тогда надо найти в ней что-то свое. У меня такого пока не было. Не нравится в одном случае — если не получается. А когда не получается, я начинаю работать, чтобы получилось. Самоанализ каждый раз серьезный. А если в спектакле что-то пошло не так, буду закрыт ровно до момента, пока снова не сяду с ролью, еще раз не прогоню все в голове по задачам и акцентам.

— Три года назад вы поступили в Русский драмтеатр, переехав из Екатеринбурга, задумывались, как изменились за это время?

— В Чебоксары тогда приехал немного другой человек: «Творчество! Творчество!» (смеется). Думал, выйду на сцену, буду орать, жилы рвать. Потом понял, театр не в этом. Не надо орать и рвать на себе одежду… Театр тоньше. А желание «Творчества! Творчества!», оно не изменилось! (смеется).