ВМФ России лишают океанского статуса - «Новости Дня»

Исторически наш флот пришел в дальнюю морскую зону в ходе Русско-турецкой войны 1768–1774 годов, когда была успешно осуществлена первая Архипелагская экспедиция (1769–1774). Было это сильным стратегическим ходом императрицы Екатерины Великой и ее фаворита Орлова, однако технически оказалось осуществимым только благодаря хорошим отношениям и помощи Англии.

Наш флот, тогда по своей технике и организации фактически прибрежный, был неспособен к самостоятельным дальним походам. Отдельные дальние и океанские походы, особенно на Тихом океане, системой для флота не стали. Да и не могли стать в то время, поскольку не было задач.

В итоге привыкать к океану мы начали при Николае I (пожалуй, наиболее несправедливо и тенденциозно воспринимаемом в обществе и истории нашем императоре). Здесь были и походы Крузенштерна и Беллинсгаузена, и огромное влияние и деятельность Лазарева, выведшего в конце 40-х годов XIX века Черноморский флот на уровень самых высоких стандартов морской силы. Однако наиболее остро задачи дальней зоны встали после поражения в Крымской войне как средство асимметричного воздействия (крейсерская война на коммуникациях) на нашего главного противника в тот момент – Англию.

Наряду с этим целесообразно вспомнить и еще один ныне забытый эпизод эффективного и мощного применения морской силы – экстренный переход в 1895 году русской эскадры с Средиземного моря на Тихий океан для демонстрации силы и сдерживания Японии.

И технически, и стратегически это была блестящая операция, уроки которой, однако, были нами забыты менее чем через 10 лет.

Советский период

В советском ВМФ вопрос дальней зоны первоначально не рассматривался, но во весь рост встал в 1936 году с началом мятежа Франко в Испании. Неспособность ВМФ обеспечить безопасность перевозки спецгрузов в Испанию не только поставила вопрос о большом флоте, но и стала детонатором волны репрессий на флоте и на работающих с ним предприятиях промышленности.

В годы Великой Отечественной войны вся боевая деятельность флотов проходила в ближней зоне, однако сразу после ее окончания встал вопрос противодействия сильнейшему морскому противнику – ВМС США и НАТО.

Надо отметить, что часто критикуемые у нас решения по строительству флота в 50—60-е годы большей частью вполне обоснованны. Можно, конечно, сожалеть об отказе от строительства авианосцев ПВО, но это была одна из немногих ошибок того времени. Массовое же строительство подводных лодок (ПЛ) в тот момент было безальтернативным. Безусловно, возможностью пресечь атлантические коммуникации они не обладали, но в условиях, когда главным фактором сдерживания был наш танковый молот в Европе, подлодки могли эффективно сыграть роль наковальни, сорвав прибытие самых первых и наиболее ценных для противника атлантических конвоев. В последующем к подлодкам добавилась мощная морская ракетоносная авиация, обладавшая наиболее высокими возможностями по воздействию на океанские коммуникации противника.

Рост международного авторитета СССР и активизация внешней политики привела к активному применению в дальней зоне надводных сил ВМФ. Причем флот вполне успешно решал данные задачи – особенно после появления десантных кораблей и оснащения части кораблей вертолетами – даже несмотря на отсутствие авианосцев (приписываемая им задача борьбы с ПЛАРБ была не более чем декларативной). Что касается политических задач (на грани силовых), то наиболее наглядным, поучительным и до сих пор актуальным является десант в Могадишо в 1977 году.

Боевое значение надводных кораблей в дальней зоне в потенциальной третьей мировой было невелико, так как противник имел полную возможность утопить их в самое короткое время. Вместе с тем их роль была весьма велика в части сдерживания противника от начала боевых действий (войны), то есть исключения возможности перехода «холодного противостояния в горячее», что достигалось в первую очередь за счет весьма эффективного «слежения оружием» («если война – умрем вместе»).

Развал СССР, казалось, подвел черту под противостоянием двух сверхдержав, но, как оказалось, идеология была вторичной, а главной была геополитика: сцена осталась, поменялись только декорации.

Пиратов сменили террористы

Первоначально в связи с утратой прежних задач надводные корабли ВМФ РФ при совершении дальних походов (как правило, с визитами) решали фактически политические задачи – так называемая демонстрация флага. Да, в политике это эффективный фактор, но задача демонстрации флага рядом начальников стала рассматриваться как единственная проблема надводных сил ВМФ. И это мнение до сих пор является одной из раковых опухолей флота, который в итоге получает «новейшие проекты» 22160 и 20386. При этом не следует забывать, что демонстрация флага «музейными» образцами кораблей, да еще и с постоянным сопровождением буксиров может произвести в странах с сильными современными ВМС эффект, прямо противоположный желаемому у нас.

В конце нулевых годов остро встала проблема пиратства (в тот момент – в районе Африканского Рога), и раздираемый реформами ВМФ ухватился за эту соломинку самостоятельности (в то время за Главкоматом остались только корабли, решавшие противопиратские задачи), не особо задумываясь об эффективных способах решения этой проблемы и выбивая в итоге крайне дорогостоящий ресурс крупных кораблей проектов 1155, 1164 и 11442. Были ли иные решения? Да, были, например передача в состав ВМФ пограничных сторожевиков проекта 11351, либо же закупка простых и дешевых малых десантно-вертолетных кораблей-доков и т.д.

В ходе форума «Армия-2017» состоялся крайне интересный и полезный круглый стол по этой проблеме. На фоне традиционных бравурных докладов ВМФ о «готовности», «успешном решении» и т.д. (главное – доложить!) резким диссонансом, набатом прозвучал доклад представителя МИД РФ. Суть его в том, что в последние годы произошло резкое изменение модели угроз: вместо голодных, с ржавыми автоматами пиратов на арену вышли матерые, опытные и хорошо подготовленные и оснащенные террористы. Данный факт для ВМФ и МО РФ прошел просто незамеченным, между тем как он чреват самыми тяжелыми последствиями (в том числе массовой гибелью гражданских лиц).

Война в Сирии добавила еще ряд задач, от обеспечения перевозки спецгрузов до нанесения ударов по наземным целям. И если применение крылатых ракет по целям в Сирии имело не столько военный смысл, сколько политическую демонстрацию (плюс доводка оружия в условиях, близких к боевым), то применение палубной авиации имело очень большой смысл. Причем именно в начальный момент конфликта, когда единственная наша наземная авиабаза была не защищена.

Увы, на фоне массы заявлений высокопоставленных лиц ВМФ и ОПК, в том числе о «нашем Нимице» («будущем суперавианосце»), мы не смогли даже в «тучные годы» довести до минимально боеспособного состояния единственный имеющийся корабль данного класса, который постоянно находился в «полуобморочном состоянии». При этом снобизм и зазнайство просто зашкаливали! Нет своего опыта? Использовать зарубежный! Нельзя! А вдруг что-нибудь идеологически неправильное усвоим!

Только один пример: на основе видеозаписей взлетно-посадочных операций на «Кузнецове» наш эмигрант, служивший на авианесущих кораблях ВМС США, высказал кучу замечаний по действиям палубной команды, ссылаясь не только на свой опыт, но и на руководящие документы ВМС США, находящиеся в открытом доступе. В российском Интернете он подвергся жесткой обструкции, а сами документы, очевидно, не вызвали ни малейшего интереса у ВМФ РФ (и это с учетом ряда позорных обстоятельств похода авианосной группы во главе с «Кузнецовым» к Сирии и попытки ее боевого применения там).

Так нужны ли нам авианосцы?

А ведь авианосец – это важный, ключевой элемент оперативного соединения. В нашем ВМФ были адмиралы, понимавшие это (например, С.Г. Горшков и И.М. Капитанец), но в общем и целом мы имеем абсолютное непонимание роли и возможностей морской авиации, что в итоге привело к ее практически полному изничтожению.

Вот что пишет бывший командующий ВВС и ПВО Балтийского флота, генерал-лейтенант В.Н. Сокерин:

«10 лет службы на генеральских должностях в ВВС Северного и Балтийского флотов дают мне право утверждать: за последние несколько десятков лет на флоте сложилось устойчивое, передаваемое из поколения в поколение, предвзятое, до цинизма презрительно-пренебрежительное отношение к ВВС флотов. Авиация давно стала и остается «падчерицей» у папы-флота… За время службы что на Северном, что на Балтийском флоте я, к сожалению, так и не смог научить адмиралов двум элементарным вещам: первое – не давайте мне команд на вылет на удар, поставьте задачу по цели, месту и времени удара, а я рассчитаю подлетное время и приму решение по времени взлета полков. И второе – если полки взлетели, то не переносите время удара, то есть для авиации после взлета, это, во-первых, категорически запрещается, во-вторых, невыполнимо, так как вылеты планируются, как правило, на полный радиус, «на укол», и после посадки и без ваших вводных по переносу времени удара в самолетах остается, как шутят летчики, «два ведра керосина»…

Идет заседание военного совета Военно-морского флота. Высвечивается слайд с данными об авиационных полках ВМФ, в которых осталось по 3–4 исправных самолета. Главком Куроедов смотрит на слайд и изрекает: «Слишком дорого содержать авиацию, нет у меня на это денег». Помолчав, добавляет: «Привести штатную численность этих полков в соответствие с количеством исправных самолетов». Мы, командующие ВВС всех четырех флотов, подавленно молчим и только переглядываемся, но вдруг один из моих коллег могучим шепотом на ползала изрекает: «Во, молодец, сам довел, сам и сократил!»

Возвращаясь к оперативному соединению. Понятие это сложилось в ВМС США, а точнее, было выковано в горниле боевых действий на Тихом океане. В отличие от них, у нас эскадры кораблей были, как правило, их случайным набором, кое-как поставленным в общий ордер. То же самое мы имеем в последнем походе «Кузнецова»: несмотря на резкое обострение военной политической обстановки, в его охранении не было ни одного корабля с современным противолодочным вооружением! И даже для ВМС Турции это «соединение» представляло собой фактически набор целей для одной подлодки.

При этом очевидно, что сирийский поход «Кузнецова», безусловно, имел смысл именно для реального вскрытия и устранения проблем палубной авиации, но состоялся он скорее всего лишь благодаря жесткой постановке вопроса Верховным главнокомандующим.

И что мы получаем в качестве промежуточного итога?

Во-первых, эффективные боевые действия надводных сил против сильного противника в дальней зоне исключены, а подводных сил – крайне затруднены с учетом уровня развития противолодочных сил и средств противника. Во-вторых, надводные корабли при использовании тактики слежения и «слежения оружием» могут быль эффективным средством сдерживания и предотвращения эскалации конфликта в кризисной обстановке. В-третьих, сегодня мы имеем резкое повышение опасности масштабных и хорошо подготовленных терактов против нас в дальней зоне (террористы вместо пиратов). И в-четвертых, сохраняются актуальными задачи, аналогичные тем, что решались в ходе десанта в Могадишо в 1977 году.

По задачам и средства

Каковы же средства решения указанных задач ВМФ РФ? Выбив, практически убив крайне дорогой и оказавшийся дефицитным ресурс крупных боевых кораблей в конце нулевых – начале 2010-х годов на дальние походы, ВМФ якобы решил найти более экономные средства присутствия в дальней зоне – патрульные корабли проекта 22160. Это официально. А фактически проект 22160 выскочил как «чертик из табакерки» из закрытой опытно-конструкторской работы по корвету ближней морской зоны. Якобы в ближней зоне задачи будут решать стационарные системы и авиация, а в дальней – инновационные, модульные перспективные патрульные корабли.

Проблема в том, что анонсированных в 2014 году командованием ВМФ стационарных средств как не было тогда, так нет и сейчас. Очевидно, что таких систем, обладающих требуемой эффективностью, и не будет. Применение же авиации не только очень дорого и связано со значительными ограничениями по погоде, но, ввиду крайней устарелости ее противолодочных средств по новым подлодкам противника, абсолютно неэффективно.

Обстановка в дальней зоне для проекта 22160 – не лучше. Ключевая идея, положенная в основу проекта (минимальное водоизмещение при обеспечении неограниченной мореходности), ошибочна изначально, так как назначение патрульного корабля не в том, чтобы находиться в заданном районе, а в том, чтобы быть способным решать там боевые и специальные задачи.

Сегодня с учетом нового уровня противника минимальная планка требований для эффективного решения задачи (например, освобождения высокобортного корабля, захваченного подготовленными пиратами или террористами) требует не менее двух вертолетов (один высаживает группу захвата, второй прикрывает) и не менее 3–4 скоростных высокомореходных катеров (коими лодки БЛ-680 и ДШЛ, примененные на указанном проекте, не являются).

По катерам «новых пиратов» на «Армии-2017» в упомянутом докладе МИДа был отдельный слайд: БЛ-680 лучше с ними не встречаться – ввиду несоразмерных ТТХ, а от маломореходной ДШЛ катера террористов без проблем уходят. Ключевая проблема ДШЛ – крайне жесткие ограничения по размещению на кораблях проекта 22160 (особенно по высоте лодки), обусловившие значительные ограничения по мореходности (скорости на волнении), и весьма спорная схема бронезащиты. В ходе демонстрации на выставке «Армия» ДШЛ показывала практически полный выход на берег: смотрелось красиво, только вот, возможно, было это исключительно благодаря малой килеватости обводов в носовой части и соответственно жесткому слемингу на ходу при волнении. Уместно вспомнить опыт ВМС США с массовыми травмами и списанием по здоровью дорогостоящих профессионалов Сил спецопераций ВМС именно из-за травм при волнении.

Малое водоизмещение проекта 22160 не только исключает возможность размещения второго вертолета, но и крайне ограничивает возможность применения единственного (несмотря на активный пиар этого проекта, в том числе в части вертолетов Ка-52 и т.д.). Водоизмещения не хватило даже на то, чтобы поставить на корабль успокоители качки!

Корабль проекта 22160 имеет крайне малую численность десанта, причем фактором ее ограничения были не требования боевых задач, а желание исключить масштабные конфликты прикомандированных «срочников» с экипажем корабля! Для этого же есть спортзал (дать выход их энергии). При этом за пределами здравого смысла вообще является применение для антитеррористических задач, связанных с освобождением заложников, личного состава срочной службы! Можно вспомнить Указ президента РФ «Об утверждении Основ государственной политики Российской Федерации в области военно-морской деятельности на период до 2030 года», где ВМФ взял на себя ответственность за «применение силы» во всей дальней зоне, в очередной раз «отодвинув» ФСБ, имеющих профессионалов для решения таких задач. Фактически это ошибка хуже преступления! Кто будет решать спецзадачи? Срочники из морской пехоты или личный состав малочисленных подразделений противоподводнодиверсионной обороны ВМФ? Кто со стороны ВМФ подложил на подпись Верховному главнокомандующему эту «ошибку»?

Особо следует отметить, что корабль проекта 22160 имеет крайне слабое вооружение: одну 76-мм автоматическую артустановку и два крупнокалиберных пулемета на стойке (то есть даже нестабилизированных). Апологеты проекта заявляют что это «больше, чем на некоторых западных». Но проблема в том, что у западных кораблей – их задачи, а у нас – наши задачи и, соответственно, условия их выполнения. И оружие кораблю нужно не для табличного сравнения, а для решения своих задач. В итоге оружие корабля проекта 22160 в сегодняшнем виде не обеспечивает даже самообороны от группы скоростных катеров со стороны кормового сектора. Про аферу с «модульной концепцией» будет сказано отдельно.

Кроме того, несмотря на массовые рекламные заявления разработчика (Северное проектно-конструкторское бюро) о выборе инновационных обводов корпуса, корабль имеет значительный недобор скорости (практически равна таковой для ПСКР проекта 22100, имеющего вдвое большее водоизмещение при близкой мощности установки) и значительные ограничения по применению вертолета и катеров при волнении свыше 3–4 баллов. Госиспытания головного корабля в Новороссийске были начаты только после того, как улучшилась погода, хотя было балла 3–4, не более.

Варианты решения проблемы

Но кто тогда может эффективно решать новые задачи в дальней зоне и есть ли вообще для этого подходящий корабль? Да, есть, это большой десантный корабль (БДК) проекта 11771. Разумеется, при условии его модернизации, в том числе за счет усиления вооружения. Безусловно, проект имеет недостатки, в значительной мере обусловленные его длительным созданием и многократным изменением концепции в процессе оного. Однако он имеет два вертолета (единственный среди проектов нового поколения ВМФ), значительные объемы для размещения сил десанта, спецназа, штурмовых катеров, катеров-перехватчиков и иных спецсредств (в том числе скрытного размещения) с обеспечением условий их длительного нахождения на боевой службе и решения не только антитеррористических задач, но и задач типа «десант в Могадишо». Современный зарубежный аналог для достижения таких целей – заходивший недавно во Владивосток «малый ДВКД» ВМС Филиппин. Догадался ли хоть кто-то отправить во Владивосток группу офицеров Главкомата и НИИ ВМФ для его внимательного изучения? Не уверен.

Рассмотрим и другие боевые корабли дальней зоны.

Тяжелые атомные ракетные крейсеры (ТАРКР) проекта 11442(М). С учетом огромной стоимости модернизации, а главное устаревшей концепции, очевидно, что после достройки «Нахимова» для последующих кораблей проекта 11442 модернизация по этому варианту нецелесообразна и нереальна. Единственное адекватное решение по ним может заключаться в смене концепции, в частности с изменением назначения на авианесущий корабль (например, крейсер-вертолетоносец).

Большие противолодочные корабли (БПК) проекта 1155 были наиболее эффективными противолодочными кораблями ВМФ СССР, но сейчас они устарели и при почти крейсерском водоизмещении и стоимости эксплуатации имеют крайне слабое вооружение. Модернизация БПК проекта 1155, начатая на «Шапошникове», запоздала. Главная причина – в 2020-х годах БПК ждет неизбежное массовое списание по предельным срокам службы кабельных трасс вне зависимости от состояния корпусов и наличия новых комплексов вооружения. Их замена превращает модернизацию по стоимости практически в постройку нового корабля.

При этом дика и нелепа ситуация, когда мы ставим в «музей» (Кронштадт) крупный и относительно новый боевой корабль (эсминец проекта 956), притом что все БПК проекта 1155 в составе ВМФ существенно старше его по году постройки! На эсминцах проекта 956 поставили крест (у них же паросиловые ГЭУ и – страшно сказать – на мазуте)? Однако мы модернизируем «Кузнецова» с заменой котлов, аналогичных таковым на эсминцах проекта 956, и сохранением мазутного питания. При этом не выдерживает никакой критики установка для комплекса «Калибр» на БПК проекта 1155 установки вертикального пуска УКСК, хотя стрельба «Калибрами» возможна с наклонных пусковых – их стоимость на порядок ниже и под них не нужно курочить корабль.

Очевидно, что текущую кораблестроительную политику ВМФ иначе как судорожными метаниями охарактеризовать нельзя. В том же 2014 году при резком ухудшении обстановки и проблемах с импортозамещением были вполне адекватные варианты, такие, например, как: экстренный ремонт и модернизация «Кузнецова» и трех-четырех эсминцев (имеют полностью отечественную главную энергоустановку); постройка корветов ОВР с «Минотаврами» и коломенскими дизелями; экстренная модернизация МРК проекта 12342, причем не под «Уран», а под «Калибр» с размещением по 16 ракет (при водоизмещении менее 800 т – это кратное увеличение ракетного залпа ВМФ от имеемого). Однако создается впечатление, что за последние лет 10 думать в ВМФ просто запретили, а основные решения принимаются на основании «новостей из телевизора» или лоббистских заходов. Примеры? Пожалуйста.

Сторожевой корабль (СКР) проекта 11540. С позиции сегодняшнего дня можно сожалеть, что в 90-х на экспорт в Индию пошел проект 11356, а не вариант 11540-го. В этом случае удалось бы избежать многих тяжелых ошибок 1990–х – начала 2000-х годов (например, на проекте 20380 сразу появился бы работающий зенитный ракетный комплекс на базе усовершенствованного «Кинжала»).

Сторожевики проекта 11540 в значительной степени вынесли на себе резкое увеличение интенсивности применения в дальней зоне на рубеже 2010-х годов, но сегодня их наличие на Балтийском флоте и противопиратское применение абсолютно нецелесообразно. Вообще наличие крупных кораблей на Балтике – это рудимент ВМФ СССР и Второй мировой войны. Достаточно сказать, что корабли в гавани Балтийска могут быть внезапно поражены не только польскими береговыми противокорабельными ракетными комплексами, но и дальнобойной артиллерией. В этих условиях не может быть и речи о базировании на Балтийск ничего крупнее катеров. СКР проекта 11540 после модернизации и оснащения современными образцами оружия необходимо переводить на Камчатку, где мы сегодня фактически не имеем мореходных крупных боевых кораблей и где стоит задача обеспечения развертывания стратегических подводных ракетоносцев.

Фрегаты проекты 11356. Вопрос поставки ВМФ РФ этих кораблей длительное время был предметом дискуссий как в обществе, так и в высоких кабинетах. Пробил вопрос по этим кораблям советник министра обороны РФ адмирал Г.А. Сучков. Время расставило все по своим местам: при всех недостатках, проект оказался единственным, обеспечившим надежное присутствие в дальней зоне в условиях провала с ремонтом кораблей 3-го поколения и проблемами с фрегатами проекта 22350. Однако сегодня актуален вопрос модернизации этих кораблей для приведения их в соответствие с современными требованиями.

В свою очередь, фрегаты проекта 22350 рассматривались ВМФ как основной проект дальней зоны для массовой серийной постройки, причем в него закладывали требование превосходить все фрегаты зарубежных стран. Получилось не все. Если ударный потенциал проекта 22350 сомнений не вызывает, то в противолодочном отношении он значительно проигрывает ввиду малого боекомплекта средств ПЛО, а также низких противолодочных возможностей вертолета Ка-27М и невозможности его эффективного комплексирования с корабельным ГАК в единую многопозиционную систему поиска ПЛ, что давно стало стандартом на Западе.

В сухом остатке

В отношении корветов проекта 20380 можно сказать, что при всех издержках этого проекта значительная часть его недостатков была устранена, корабли освоены ВМФ, начали ходить в океан. Они имеют отработанную и серийно выпускаемую отечественную дизельную главную энергоустановку. Более того, возможна модернизация не только проекта, но и ранее построенных кораблей с оснащением их комплексом «Калибр» (с наклонными ПУ) и перспективными робототехническими комплексами. Вместо этого – прекращение серии. Целесообразность и адекватность этого решения – за пределами здравого смысла.

А вот корвет проекта 20386 – это, на взгляд автора, самая крупная и опасная по последствиям афера современного кораблестроения. Под дымовой завесой модульности, инновационности и т.п. флоту навязывается корабль, который при значительно большем водоизмещении и стоимости фатально проигрывает по вооружению своему предшественнику: вместо восьми «Калибров» – всего четыре (причем взамен вертолета и с модной контейнерной ПУ, имеющей значительные ограничения по применению).

Фактически модульная концепция в исполнении ВМФ – это не просто «пляска на граблях» ВМС США, в нашем исполнении она отдает маразмом. Во вменяемом виде модульная концепция – это возможность быстрой интеграции в уже построенные корабли нового, а не установка «волшебного» 40- или 20-футового контейнера.

Крайне острая проблема наших кораблей – стоимость их ремонта и модернизации, и именно на ее решение должны быть направлены работы по модульности. Упор же на типоразмер 20 и 40 футов дискредитирует идею модульности ввиду крайне высоких издержек для боевых кораблей размещения таких модулей (корабли с таким модульным вооружением проигрывают нормальным кораблям в полтора-два раза, что особенно критично для малых кораблей).

Просто «гениальны» предложения контейнерных противоминных систем, которые в 20–40-футовом исполнении можно разместить только на крупном корвете или фрегате, и поэтому водоизмещение перспективных противоминных кораблей нужно увеличивать в несколько раз.

Какие же из всего сказанного можно сделать выводы?

Во-первых, применение патрульного корабля проекта 22160 в океанской зоне не только малоэффективно, но способно привести к провалу спецопераций и гибели гражданских лиц и военнослужащих и допустимо только в крайних случаях, причем парами. Целесообразно планировать корабли проекта 22160 не на Черноморский флот (ЧФ), а на Балтийский (БФ), где сегодня явно обозначилась диверсионная угроза с применением специальных подводных средств для наших газопроводов с организацией ими постоянного патрулирования трассы и оснащения их специальными средствами противодействия необитаемым подводным аппаратам противника.

Во-вторых, необходимо увеличение серии БДК проекта 11711 не менее чем на две единицы (для Черноморского и Тихоокеанского флотов (ТОФ)) с усилением их вооружения (в том числе на первых кораблях). На сегодня это объективно лучший патрульный корабль для дальней зоны.

В-третьих, ввиду скорого вывода из состава ВМФ морально и физически устаревших кораблей 3-го поколения (проекты 1155 и 956) необходимо увеличение заказа на фрегаты проекта 22350 хотя бы до шести единиц (по три на Север и ТОФ), с включением их в состав оперативных соединений (на Северном флоте (СФ) – с авианосцем после выхода из ремонта ТАВКР «Кузнецов»).

В-четвертых, в составе ЧФ целесообразно иметь легкое экспедиционное оперативное соединение для быстрого развертывания в дальнюю зону на базе модернизированных фрегатов проекта 11356, БДК проекта 11771 и учебного (легкого) авианосца на базе крупного гражданского судна.

В-пятых, работы по проекту 20386 следует прекратить, а созданный задел (в первую очередь по газотурбоэлектрической главной энергоустановке) использовать на перспективных кораблях.

В-шестых, для самостоятельного применения в дальней зоне, усиления сил ближней зоны и оперативных соединений (эскадр) флотов целесообразно создание массового дизельного экспедиционного фрегата, имеющего ограниченную стоимость и состав вооружения и главную энергоустановку, реально обеспечивающие массовую и быструю серийную постройку и хорошие показатели экономичности в эксплуатации. При этом важно обеспечить базирование двух вертолетов, группы катеров и наличие «крепких кулаков» в виде не менее 16 крылатых и противокорабельных ракет.