Тегерану будет туже - «Военные действия»

Обострение отношений между Вашингтоном и Тегераном формально началось с отправки Дональдом Трампом предупреждения иранскому руководству после того, как 29 января исламская республика провела испытания баллистической ракеты. Свои угрозы Белый дом подкрепил новыми санкциями против ста физлиц и предприятий. Тегеран в ответ заявил, что не прекратит ракетную программу.

Предпосылки к радикальной смене курса по отношению к ИРИ были еще до инаугурации 45-го президента США. Достаточно вспомнить заявления Госдепартамента о возможности отмены соглашения по иранской ядерной программе (ИЯП) почти сразу после состоявшихся 8 ноября выборов. На то были весомые причины. Сделанная несколько лет назад ставка глобалистской элиты, стоявшей за Бараком Обамой, на ИРИ в качестве регионального жандарма предполагала решение нескольких взаимосвязанных задач. Первая – осложнение жизни внутренним конкурентам, видевшим главную фигуру в Королевстве Саудовская Аравия (КСА), через которое и действовали в регионе Ближнего Востока. Именно при Обаме отношения Вашингтона и Эр-Рияда стали резко ухудшаться (то же можно сказать и про Израиль). Перенос ставки с КСА на ИРИ был в значительной степени обусловлен желанием подорвать ближневосточные позиции конкурентов из корпоратокративной верхушки США. Вторая – отсечение путей экспансии «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России) в сирийско-иракском регионе с его последующим возможным вытеснением в сторону КСА. Тогда Эр-Рияд столкнулся бы с новым весьма непростым и мотивированным противником, что в существенной степени приблизило бы коллапс ваххабитской монархии. О принципиальности отношения ИГ к святыням на территории КСА можно судить хотя бы по заявлениям одного из представителей тогда еще ИГИЛ Абу Тураба аль-Мукаддаси в июне 2014 года: «С соизволения Аллаха под руководством нашего шейха аль-Багдади мы разрушим Каабу и убьем тех, кто поклоняется камням в Мекке. Люди идут в Мекку не ради Аллаха, а ради того, чтобы коснуться камней». ИГ испытывает к КСА и святыням на его территории ту же враждебность, что и к представителям других конфессий и религий. Наконец, третья задача, менее очевидная и более глобальная, – втягивание Ирана в перманентный конфликт для предотвращения распространения экономического пояса Шелкового пути Китая, одна из ветвей которого должна пройти по территории ИРИ. Отчасти данная стратегия оказалась оправданной, если судить по степени вовлеченности Тегерана в события в Сирии, Ираке и Йемене.

С другой стороны, нельзя не отметить и обратную сторону такого подхода. Втягивание ИРИ в войну неизбежно создало риск усиления персов в странах, где их присутствие достаточно велико. Безусловно, речь идет об Ираке и Сирии, где ИРИ прямо или опосредованно (в режиме прокси-войн) противостоит на первом уровне как ИГ, так и другим террористическим структурами, а на втором, более высоком, ведет войну с их спонсорами. С каждым новым успехом проиранских сил влияние Тегерана расширяется и для его противников все четче проявляется угроза образования так называемого шиитского пояса – от Ливана до Ирана. Несомненно, создание такого союза, пусть даже без формального названия, но существующего де-факто, является для КСА и Израиля вызовом наивысшего порядка. Недаром еще на предвыборных дебатах с Хиллари Клинтон Дональд Трамп заявил: если поддерживаемая американцами коалиция возьмет Мосул, то выгоду от этого получит Иран. Разумеется, администрация Обамы, согласовывая с Багдадом детали начавшейся за несколько дней до дебатов операции по освобождению Мосула, прекрасно понимала, что Тегеран усилит свои позиции. Наделение широкими полномочиями сил народной мобилизации «Аль-Хашд аш-Шааби» (27 ноября прошлого года парламент Ирака проголосовал за признание законным этого шиитского ополчения) вместе с шиитскими радикалами-садристами и внедрение их в структуры вооруженных сил Ирака уже максимизировали влияние Ирана, который через свои подразделения КСИР и «Кодс» под руководством генерал-майора Касема Сулеймани направил в данные формирования сотни советников. Кстати, ополчением фактически командует Абу Махди аль-Мухандис, воевавший на стороне персидского государства еще во времена ирано-иракского конфликта.
С учетом сказанного переориентация новой администрации Белого дома с договоренностей с ИРИ на противостояние дает основание полагать, что данное в конце января главе Пентагона Джеймсу Мэттису поручение разработать в 30-дневный срок план по борьбе с ИГ во многом исходит из установки на недопущение распространения влияния Ирана. Предполагается собрать коалицию, в которую будут включены КСА, АРЕ, ОАЭ и Иордания. Тем самым образуется арабский аналог НАТО с явно антииранской нацеленностью («Теневая сторона американской медали»). Логично предположить, что и коалиция для наступления на столицу ИГ – Ракку преследует в долгосрочном отношении отнюдь не борьбу с такфиристами, а захват руками ближневосточных союзников при ограниченном участии ВС США ключевого с геостратегической точки зрения населенного пункта. Контроль над ним позволит создать трещину в потенциальном шиитском поясе, сторонников чего на Ближнем Востоке предостаточно. Стратегическое положение столицы ИГ имеет огромное значение, поскольку город фактически расположен на перекрестке, соединяющем Сирию с Ираком. Именно по этой причине проасадовские силы сейчас пытаются отсечь ИГ севернее города Дейр-Хафир и добраться до позиций курдских отрядов народной самообороны. Расстояние, отделяющее САА и союзников от позиций курдов, менее десяти километров, и в случае успеха у Дамаска и его союзников появится шанс препятствовать наступлению турок и протурецких группировок на Ракку в данном направлении.

Кто против Роухани?

Еще одно важное обстоятельство – выборы 19 мая президента Ирана. Аналитики, специализирующиеся на внутриполитической ситуации в стране, в большинстве своем считают, что у действующего президента Хасана Роухани не будет проблем на выборах. Во-первых, рахбар Али Хаменеи выдвинул «ради блага страны» ультиматум неоконсерватору Махмуду Ахмадинежаду, дав бывшему президенту понять, что ему необходимо отказаться от участия в выборах. Во-вторых, у коалиции консерваторов отсутствует единый харизматичный кандидат. В-третьих, существующие противоречия в их стане являются препятствием неменьшим, чем наличие сильного противника из числа реформаторов, к которым относят «шейха дипломатии» Роухани. В-четвертых, консерваторы пока так и не смогли внятно сформулировать образ будущего для страны, соответственно данный фактор также является препятствием для их консолидации и увеличения электорального потенциала. В-пятых, у великого аятоллы Хаменеи нет принципиального несогласия с выдвижением Роухани на новый срок.

Впрочем, сказанное не означает, что теоретически не существует возможности подорвать авторитет нынешнего президента. Стоит напомнить, что весь успех Роухани сопряжен с достижением в 2015 году соглашения по ИЯП, придавшего мощный импульс умеренно-реформистскому крылу иранского истеблишмента. Если оно будет отменено, основной кандидат потеряет главный козырь, благодаря которому и нарастил поддержку. Возврат санкций, вполне возможно, ослабит позиции Роухани накануне выборов и добавит уверенности консервативному крылу иранского политического олимпа. Ситуацию осложняет смерть в январе бывшего президента Али Хашеми Рафсанджани, покровительствовавшего Роухани. На текущий момент ситуация еще не дошла до острой фазы и действия Трампа в его антииранской кампании пока вылились в обозначение спектра мер, которыми он собирается останавливать «террористическое государство номер один». Однако есть основания считать, что активизация действий Вашингтона в регионе будет коррелировать с усилением позиций консервативных кругов внутри ИРИ. Представляется, что при сохранении такой тенденции Роухани скорее всего сможет переизбраться на второй срок, но через пять лет шансов на победу у консерваторов появится определенно больше.

Нелишне проанализировать риски стратегического уровня для Тегерана с учетом явной антииранской ориентации Белого дома. Не исключено, что недопущение создания шиитского пояса только первый этап ближневосточной стратегии Вашингтона. Вторым и главным могут стать дальнейшая эскалация военно-политической ситуации через усиление санкций, о чем прямым текстом заявил нынешний хозяин Овального кабинета, использование в том или ином виде «арабского НАТО» и нагнетание деструктивных процессов внутри Ирана.

Санкции наносят удар в первую очередь по экономике персидского государства. Еще в январе 2015-го секретарь Совета по целесообразности принимаемых решений Мохсен Резайи заявил, что за три года ущерб нефтяной отрасли страны от эмбарго составил 100 миллиардов долларов. Кроме того, существует так называемый акт санкций против Ирана (ISA), одобренный сенатом США с подачи палаты представителей и продленный до 2026 года перед инаугурацией Трампа. К ним можно отнести и продление экстерриториальных санкций против целого ряда иранских банков, с которыми запрещалось вести любую деятельность американским и зарубежным компаниями, хотя из этой ситуации персы сумели выйти через применение схемы U-turn, расцененной властями США как отмывание денег в интересах ИРИ. Тем не менее санкции продолжают наносить серьезный урон.

Второй аспект связан с «арабским НАТО». Очевидно, одной из главнейших целей, ради достижения которой и объявлено о его создании, является свержение Башара Асада. То, что об этом не говорят напрямую, совсем не означает отсутствия данного вопроса в кулуарной повестке. Напротив, раскол в антиасадовской коалиции, вызванный позицией Турции и ее согласием на астанинскую конференцию, вынуждает саудитов искать другие подходы. Поскольку война в Сирии уже несколько лет как приобрела все признаки межконфессиональной, то в целом ясен и план по противодействию влиянию ИРИ в ней – через усиление координации в деле поддержания суннитской части населения САР. Поэтому свержение Асада и ослабление ИРИ являются задачами взаимозависимыми: с созданием проблем правительству в Дамаске ухудшаются позиции Тегерана и, наоборот, экономическое и другое давление на персов способствует сокращению их помощи сирийскому правительству.

Центробежные останы

Третьим фактором, который с очень высокой вероятностью будет использоваться врагами Тегерана, станет проблема сепаратизма внутри ИРИ. Инсургенты, действующие как относительно ненасильственными методами, так и диверсионно-террористическими акциями против иранского правительства, существуют в различных уголках страны. В первую очередь следует отметить подрывную активность представителей этноконфессиональных групп: белуджи в остане Систан и Белуджистан, азербайджанцы в остане Южный Азербайджан, курды в Иранском Курдистане. Помимо этих точек напряженности существует сепаратизм иранских арабов и других, хотя пока в меньших масштабах.

Подразделения Партии свободной жизни Курдистана (PJAK) считаются в Тегеране боевым крылом Рабочей партии Курдистана. Представители данной организации утверждают, что борются за автономию для восьми миллионов курдов, проживающих в Иране. Правительственные структуры и PJAK называют друг друга не иначе как террористическими и на текущий момент никаких предпосылок для урегулирования существующих противоречий не просматривается. Кроме PJAK аналогичные методы используют Курдская партия свободы (РАК) и Объединенная партия Иранского Курдистана (KOMALA). Есть информация, что с представителями иранских курдов контактируют спецслужбы США, Израиля, Турции и КСА. Схожие обстоятельства на юго-востоке, в иранском Белуджистане, где представители местного суннитского населения и в первую очередь организация «Джундалла» на протяжении десятилетий противостоят центральным властям, а теракты против КСИР и сил безопасности давно стали обыденностью. Набирают силу (пока еще в мирном варианте) центробежные тенденции в Иранском Азербайджане. Примечательно, что созданная в 2006 году Национальная организация сопротивления Азербайджана (ANRO) недавно опубликовала обращение к Трампу с заявлением. В нем власти ИРИ обвиняются во всех формах дискриминации по отношению к народу Южного Азербайджана и содержится призыв к выполнению необходимых условий для самоопределения. В иранских СМИ последовала очень жесткая реакция.

Регионы, где идет противодействие центральным властям, объединяют общие черты. В первую очередь это следствие неравномерного развития государства, бедность, отсталость и высокая безработица останов, где и набирают силу центробежные тенденции. Отсутствие перспектив в политическом и культурном отношении (в первую очередь возможности говорить на родном языке) приводит к радикализации значительных слоев населения, особенно молодежи. Отсутствие социальных лифтов подталкивает ее к отказу от политики соглашательства с менее радикальными движениями и к вступлению в террористические (с точки зрения Тегерана) организации. Разумеется, этим пользуются геополитические соперники ИРИ. Их разведслужбы активно взаимодействуют с инсургентами на его территории.

Подытожим: после вероятного отказа новой администрации от ИЯП следует ожидать усиления санкционного давления на ИРИ, интенсификации поддержки боевиков, входящих в антиасадовскую коалицию, размораживания помощи различным сепаратистским организациям, контакты с которыми со стороны США были существенно ограничены из-за соглашения по ИЯП. При дальнейшем росте военно-политической напряженности между Вашингтоном и Тегераном неизбежно более жесткое противодействие ИРИ в Сирии, Йемене и других регионах Ближнего Востока, которое будет скоординировано с секторальными санкциями, а также подрывной активностью сепаратистских и откровенно террористических движений внутри ИРИ. Если геополитическая обстановка деградирует сильнее прогнозируемого, возможна попытка скоординированного удара по Ирану как извне, так и изнутри страны с целью ее фрагментации. Хотя на данный момент вероятность такого развития событий достаточно мала.