Что выиграет Россия от переворота во Франции - «Новости Дня»

Новейшие требования протестующих французов могут отразиться и на России. Как изменится наше торговое сальдо, если Франция выйдет из Евросоюза? Развод и коньяк между кроватями Говорить об объемах внешнеторгового оборота в декабре всегда сложно. Потому что полную статистику подбивают в феврале, а до этого ты вынужден оперировать сведениями годичной давности. К счастью, 2018 год не ознаменовался серьезными потрясениями, так что основные данные 2017 года вполне актуальны и для текущей повестки дня. Со времен реформ Петра I Россия и Франция не были так далеки друг от друга, как сейчас. Правда, временами былая близость принимала извращенные формы – и в 1805-14 годах, и в толстовском Крыму, и при интервенции, – но мы всегда присутствовали в повестке дня друг для друга. Но постепенно ситуация изменилась. Сухие сводки Минфина однозначны: Франция является если не малозначительным, то уж точно ни в коем случае не ведущим торговым партнером для России. Еще менее значительна Россия для Франции. Общий экспорт нашей страны по итогам 2017 года (2018-й не будет сильно отличаться, разве что доходов от углеводородов побольше) – 356,9 млрд долларов, импорт – 221,2 млрд. Франция, имея в 2 раза меньше жителей и в 25 – территории, торгует существенно активнее: 815,6 млрд долларов экспорта и 846,4 млрд долларов импорта. Вот только торгуем мы не между собой, а с США, Германией и Китаем. Суммарный товарооборот между Россией и Францией – всего 15,5 млрд долларов (сравните с цифрами выше). И это еще бурный рост (на 16,5%) по сравнению с 2016-м! Для нас французы – партнер под номером 11-12 (чуть ниже Польши и наравне с Казахстаном). Для них Россия, как ни странно, номер 10 – между Ирландией и Швецией. При этом заметная часть товаров и услуг в официальных источниках не расшифрована – так называемый «Скрытый раздел», 30% оборота. Это – в первую очередь, но не только (об этом ниже) – военное сотрудничество. Далее – «Продукция химической промышленности», «Минеральные продукты», «Машины, оборудование и аппаратура». «Пищевые продукты» откатились на пятое место с 4,2% общего объема. И в этой «пище» основное место занимает алкоголь – эстеты из правительства России не сочли нужным включить его в систему продуктового эмбарго. В России работает более 500 компаний с участием французского капитала; во Франции – примерно 40 компаний с участием российского. Разумеется, в этих цифрах не учтены офшоры, иначе число российских представителей во французском бизнесе существенно выросло бы. Но интересно, что с момента введения санкций и эмбарго ни русские, ни французские бизнесмены не ушли с рынков друг друга: по словам посла России во Франции Андрея Мешкова, не прекратила свою деятельность ни одна компания. В российской экономике работает порядка 14 миллиардов французских долларов, во французской – более 3,2 миллиарда российских. И это, повторимся, без учета офшоров, через которые привыкли работать все сколько-нибудь продвинутые «инвесторы». Россия как альтернатива Что же изменится, если нынешний президент Франции Макрон либо полностью прогнется под протестующих, либо и вовсе отдаст им власть? Сами по себе требования граждан сейчас сводятся к «Счастье для всех, даром», но изучавшие историю люди знают, что так не бывает. Еще ни одни массовые протесты не приводили к росту экономики – разве что в отдаленной перспективе, видимой лишь постфактум. Когда в конце 1940-х китайские коммунисты свергали гоминьдан – мог ли кто подумать, что 70 лет спустя это приведет к взрывному экономическому росту? После десятилетий нищеты и расстрелов? Как знать – может быть, Чан Кайши сотоварищи добились бы того же без упомянутой промежуточной стадии? Но и Макрон не Чан Кайши, и Мао Цзэдуна среди протестующих не видно, поэтому все же попробуем представить себе развитие дел в среднесрочной перспективе. Из всех многочисленных требований новых санкюлотов можно смело отбросить большинство: рост собственного промпроизводства по приказу происходит только в тоталитарных обществах, то же касается и ограничений миграции, и прочих благих пожеланий. Но расставание с ЕС и НАТО – это очень, очень интересно для России. Заигрывание с Россией – это вообще общее место для любого западного протеста: сделаете не по-нашему – «мы напишем в Спортлото». Очевидно, что эвентуальный выход Франции из Евросоюза и особенно НАТО приведет и к пересмотру ее отношения к режиму санкций. Если о решении Великобритании двух мнений быть не может (она и из НАТО никуда не собирается), то французам никакого резона продолжать имитацию вражды с Россией нет. Ведь в ответ на отказ от санкций Россия снимет продовольственное эмбарго, что якобы может быть очень интересно французским фермерам. По крайней мере, такие высказывания не раз приходилось слышать от сочувствующих французским демонстрантам. Что ж, склонные к уличным выступлениям люди обычно мало разбираются в экономике. Отходы и реакторы Но если мы посмотрим на объем торговли 2013 года, то увидим, что эти фермеры не особо на нас наживались: они продали нам уксуса и напитков на 613 млн долларов, а питания… питания в списке ключевых направлений торговли нет, зато есть «Остатки и отходы пищевой промышленности; готовые корма для животных» на ничтожный 151 миллион долларов. С полей Прованса, господа, к нам попадали остатки и отходы, а отнюдь не первосортные сыры и волшебные злаки. И отдельная стыдобища – главным пунктом российского импорта из Франции были «Реакторы ядерные, котлы, оборудование и механические устройства; их части». Нам любят говорить, что мы обеспечиваем атомной энергетикой полмира – увы, Россия тоже продавала во Францию такую продукцию, но на сумму в 12-14 раз меньшую. Вот что за «скрытый раздел» у нас – попытка скрыть от вашингтонских кураторов, откуда берется российский мирный атом. Понятно, что при желании докопаются, но там знают, что слишком туго затягивать гайки нельзя – Трамп уйдет, а осадок останется. Таким образом, российское эмбарго вообще никак не ударило по пасторальной Европе, по французским пастушкам и землепашцам. Эти ребята как работали, так и продолжают работать на своих основных потребителей, на засушливую Испанию и бронированную Германию. Наше эмбарго ударило по полякам и болгарам, итальянцам и словакам. Но в новой реальности Франция смогла бы отобрать их части рынка – не полностью, учитывая себестоимость продукции (в демократическом ЕС труд француза оценивается куда солиднее, чем труд какого-то словака), но в заметной степени. Вопрос: нужно нам это или нет? * * * Нет. Мы все еще не разобрались с собственной продовольственной независимостью. Наши производители передрались с ритейлерами. Мы не сформировали национальную политику относительно турецких томатов и русских помидоров. Мы разрешили импорт куриных запчастей из-за океана, подкосив тем самым собственное производство. Нам эти французы даром не нужны сейчас. Смогут поставлять недорогой коньяк – спасибо, а то от дагестанских самоделкиных продыху нет. А снятие режима санкций, пусть и даст определенный рынок сбыта нашим металлургам, очень сильно ударит по нашим же земледельцам. А при всем уважении к металлу, одеваться в него уже не модно, а кушать и вовсе проблематично. Давайте сначала вырастим своего фермера, своего кулака, а потом уже будем дружить с Францией. Которая нам еще за книги Вольтера контрибуцию не заплатила. Политические выгоды от франциетрясения получить мы можем, экономических – нет.