Мировой порядок 4.0 в опасности - «Новости Дня»

Как только ни оценивают новый санкционный закон США. Как антироссийский, как протекционистский, как «газовый»… В частностях все верно, но никто почему-то не говорит о политических последствиях. Между тем, единогласное одобрение Конгрессом мер против России, Ирана и КНДР в обход всех существующих международных правил и норм означает, что норм и правил больше не существует.

Конечно, санкции против России в обход Совета Безопасности ООН были введены гораздо раньше. Однако они были привязаны конкретно к Украине и принимались на основе условного согласия внутри объединенного Запада, что создавало видимость соблюдения процедуры на основе абстрактной справедливости. На этот раз речь не о конкретной стране и частном случае.

Новый закон США носит комплексный (принципиальный) характер. Вашингтон не просто кодифицировал существующие санкции, а обозначил свои национальные интересы без оглядки на союзников в полном соответствии с доктриной «Америка превыше всего». Болезненная реакция Европы на закон в той части, где наносится удар по ее энергетической безопасности, лишнее тому подтверждение.

Речь идет о полноформатном разделе мира по аналогии с «железным занавесом» на две половины. На приоритетную зону развития и депрессивную. На центр и периферию. Соответственно, и политика США делится на две составляющие: протекционизм и удушение. Иллюзия существования абстрактного (аполитичного) общего рынка развеялась как бриллиантовый дым в углах дворницкой. Разговорами о глобальных (всеобщих) реформах сегодня пытаются прикрыть факт состоявшегося раскола.

Многие считают, что противоречия США, Китая и России носят экономический характер без идеологического подтекста. Это порождает еще одну иллюзию, иллюзию мирного их разрешения. Однако в глубине этих противоречий лежит гораздо более острый конфликт, чем в основе «холодной войны». Если при заключении Бреттон-Вудских соглашений решался вопрос фиксации мирового лидерства США, то сегодня речь — о выживании Америки.

Последние 50 лет доля 16 развитых стран (страны G-7, Австралия, Австрия, Бельгия, Дания, Нидерланды, Норвегия, Финляндия, Швеция и Швейцария) в мировом ВВП неуклонно снижалась. К 2000 году (за 30 лет) она опустилась с 76 до 71%, а затем буквально рухнула до 53% за 10 с небольшим лет.

С начала нулевых годов рост мировой экономики стал определяться исключительно динамикой развивающихся рынков. В 2014 году совокупный ВВП Китая, Бразилии, Индии, России, Мексики, Индонезии и Турции по паритету покупательной способности составил 37,8 трлн. $, а ВВП классической G7 – 34,5 триллионов. Объем валютных резервов развивающихся стран достиг колоссального объема. Только у Китая, превратившегося в крупнейшего мирового инвестора, резервы составляли 3,7 трлн. $ против 120 миллиардов у США.

Перед Америкой встала дилемма: утратить экономическое лидерство и статус оператора мировой торговли — или нивелировать факторы роста развивающихся экономик, взяв их под контроль. Ответом стало количественное смягчение. США запустили печатный станок и размыли валютные сбережения развивающихся стран, превратившись в одночасье из мирового должника в мирового кредитора.

Эмиссия нарастила инвестиционную составляющую (доходы будущего) в ценах на сырье и корпоративные бумаги, забросив фондовый рынок далеко вперед. С 2009 по 2014 год росли все цены, создавая ощущение роста экономики. Плечо финансового инжиниринга достигло немыслимого горизонта времени, дестабилизировав рынки. Чем шире прогнозный горизонт, тем выше риски, тем сильнее запрос на внеэкономическое регулирование.

Финансовый маневр США отсрочил, но не решил проблему глобального лидерства. Как отмечалось на одном из заседаний Базельского комитета («финансовая G30»), количественное смягчение было всего лишь кредитом для правительств на покупку дополнительного времени, а разрешение кризиса лежит в политической плоскости.

Время тает на глазах, а его стоимость растет. Кредитный рынок (финансирование настоящего за счет будущего) уже потерял связь с реальностью. Отрицательные ставки по гособлигациям и депозитам Центробанков свидетельствуют, что доходов будущего не хватает на покрытие расходов настоящего. Глобальная экономика генерирует убытки.

Сегодня можно сказать, что финансовый кризис 2008 года был не причиной, а следствием структурных диспропорций мировой экономики. Глобальный рынок осознано разбалансировали и денационализировали мировые сбережения (конфискация). Какой смысл Китаю, Индии и России копить деньги, годами складывая цент к центу, если ФРС США может напечатать их в любой момент и в любом количестве.

Будущее монополизировали не в фигуральном, а в буквальном смысле этого слова (выкупили). Рост развивающихся стран удалось затормозить. Однако сервисная экономика сама по себе сбережения не создает. Без промышленности деньги постепенно превращаются в труху. США оказались перед новым выбором: вернуть «заблудших» в свое финансовое лоно либо создать подконтрольную промышленность.

«Вернуть» не вышло, и тогда стартовали переговоры по Транстихоокеанскому торговому и Трансатлантическому торгово-инвестиционному партнерствам (ТТP/ТТIP). По словам участников Совета по международным делам (конспирологи называют эту общественную организацию США одним из элементов мирового правительства), целью двух этих мегасделок было создание интегрированного экономического пространства с едиными правилами для начала беспрецедентного роста глобальных инвестиций.

Если называть вещи своими именами, то целью было возведение защищенной от вмешательства национальных правительств площадки (анти-ВТО). Сюда должны были пойти конфискованные мировые сбережения, здесь должна была появиться новая «мировая фабрика», лишенная национальных и социальных ограничений. Площадка, подотчетная не государствам, а инвесторам.

Основой этой «мировой фабрики» должен был стать новый технологический уклад (Индустрия-4.0). Анонсировали цифровую экономику как сетевую промышленность, где конечный продукт создают распределенные безликие агенты, поддерживающие онлайн связь между собой, а также с поставщиками и потребителями в общем информационном облаке на базе единой платформы (искусственный интеллект).

Даже в приблизительном описании видно, насколько принципы Индустрии-4.0 совпадают с принципами финансовой глобализации. То, что рекламировалось как новый уровень свободы (сеть), на самом деле создает дополнительную связность. В цифровом мире можно будет продать только те системы, которые коннектятся с другими участниками экономической цепочки, а кредит можно будет получить только после выгрузки всех коммерческих данных о своем предприятии в общее облако.

«Цифра» вводит режим постоянной диагностики (тотальный контроль) как на производственном, так и на личностном уровне. Ни один социально значимый поступок/действие мимо провайдера не пройдет. Сетевая демократия (горизонтальная интеграция), которой грезит инновационная молодежь, является способом организации текущей (подчиненной) деятельности как в муравейнике. Долгосрочный проект всегда вертикально-интегрирован, требует политической воли и аппарата принуждения.

Индустрия-4.0 — это не только общее информационное облако, общий протокол и общая цифровая платформа, это еще и общий системный администратор. Регулятор не может быть бессубъектным. Преимущества цифровизации очевидны, но если новый уклад внедрять на заявленных принципах, то человек вместо побега из государственного ада в корпоративный рай свободы получит всевластие «Большого брата» (никакой конкуренции, никакой свободы выбора).

В 2014 году General Electric, AT&T, Cisco, IBM и Intel создали Консорциум промышленного интернета (Industrial Internet Consortium/IIC). Среди задач IIC значатся выработка единых информационных стандартов цифровой экономики, ее будущая финансовая архитектура и система управления активами. В Кремниевой долине, по замыслу проектантов, должен находиться центр управления новой архитектурой мира. Все необходимые для Индустрии-4.0 данные сегодня концентрируются там (туда же выгружается информация с индивидуальных гаджетов).

Объединение информационной и финансовой инфраструктуры в едином правовом и силовом контуре (TTIP/TTP/НАТО) дает системному администратору операционный контроль над всеми участниками процесса жизнедеятельности человека. Банить можно будет не просто отдельных пользователей, а предприятия, города и страны целиком. Что заставит сисадмина вспомнить свою политическую принадлежность, известно по истории с финансовым администратором.

Ценностно-нейтральная (математическая) модель человеческого взаимодействия невозможна по определению. В сетевые суды, сетевую конституцию и сетевую армию верить могут либо люди ангажированные, либо умалишенные, либо фанатики. Суть Индустрии-4.0 не в цифровизации, а в денационализации информационных компетенций и их вынос вслед за компетенциями финансовыми в недоступную международному праву юрисдикцию.

Создание единого финансового центра, Индустрия-4.0, новый правовой режим (TTIP/TTP) и новый наступательный функционал НАТО — суть составные части общего процесса. Его логика в десуверенизации и универсализации национальных программ роста. А его риск в том, что новые, технически грамотные, решения внедряют без согласования с другими мировыми игроками.

Вывод системообразующих компетенций из-под контроля государств создает критические внутренние напряжения, ведет к росту насилия и общемировой дестабилизации. Правительства вынуждены были вернуться к национальной повестке. Мировое политическое пространство буквально лопнуло. Причиной кризиса мировой экономики стал кризис субъектности (проблема ответственного лидерства).

После остановки TTP и TTIP стало очевидно, что проект Индустрии-4.0 в глобальном формате не реализуем. В США победил Трамп, а «владычица морей» Британия отчалила от Евросоюза. Китай отказался приватизировать свой Центробанк. Россия впрямую столкнулась с США на Украине и в Сирии. Коммунальная квартира разъезжается, совместно нажитое имущество в стадии раздела, места общего пользования не демаркированы, а авторитетов, отвечающих за базар, для полноценных договоренностей не хватает.

Важно понимать, что цифровая экономика (как и сервисная) сама по себе не создает источники стоимости (капитальные активы). Индустрия-4.0 без промышленного содержания — игра с нулевой суммой. Блокчейн сокращает транзакционные издержки, но накормить голодного и одеть раздетого он не может. В этом смысле сервисные экономики (США и ЕС) в случае продолжения регионализации и распада общего рынка находятся в более проигрышной позиции, чем экономики производящие и ресурсные.

Проект финансовой глобализации, сформировавший и долгое время удерживавший каркас современного Большого Запада, рушится на глазах. Деньги, эмитированные под «проект мечты», грозят разорвать конструкцию изнутри. Цифровая экономика (виртуальное пространство) стала для раздутой ликвидности еще одной форточкой в будущее, породив рынок потенциалов (стартапы). Новые знания оформляют как бизнес-активы с венчурной капитализацией, реализоваться которая может только в рамках существующего финансового режима.

Чтобы понять, о каком объеме ожиданий идет речь, достаточно сказать, что три ведущих «цифровых» компании США Facebook, Amazon и Googl «стоят» 1 трлн. 225 млрд. $. Для сравнения: капитализация 100 самых дорогих компаний России составила в прошлом году 635 млрд. $, чуть дороже Google, но дешевле Facebook и Amazon вместе взятых. Самая дорогая компания России, «Роснефть», стоила всего 69,9 млрд. $.

Сегодня эту разницу используют как доказательство превосходства цифровой экономики над традиционной и бесперспективности последней. Любопытный в этом смысле кульбит проделал Алексей Кудрин, перейдя от просьб снизить геополитическую напряженность в отношениях с Западом к разработке программы по цифровизации, с помощью которой Россия выйдет в лидеры мировой экономики (догонит и перегонит).

Программа включает в себя масштабные реформы госуправления, Академии наук и всего университетского образования. На прорыв в светлое будущее Кудрин просит всего ничего – 30% ВВП страны ежегодно в течение 6 лет. Иначе поезд уйдет, дверь захлопнется, все пропало, гипс снимают, клиент уезжает…

Какую из трех категорий цифровых адептов представляет Алексей Кудрин, сказать сложно. Однако между снижением геополитической напряженности путем сдачи суверенных позиций и цифровизацией в рамках долларовой системы разница условная. Ее просто не существует. Линейное восприятие экономики простительно инновационному поколению молодежи, но никак не бывшему министру финансов.

Падение стоимости энергетических и промышленных активов России на фоне цифровых нам представляют как объективные показатели. В реальности же мы сначала отказались от внутренней финансовой инфраструктуры и отдали кредитно-денежные услуги на аутсорсинг, оставив в стране расчетно-кассовые центры и валютные обменники. Теперь нас лишают доступа и к этим услугам.

Капитализация российских активов сегодня в три раза ниже среднемировой. В 2000 году оценка «Газпрома» мировым рынком не превышала 14 млрд. $, в 2008-м она составила 365 млрд. $, а в конце прошлого года – 60,3 миллиарда. Нарастить капитализацию за счет «чужой» институциональной среды нам больше не позволят. Логику технологического трансферта (сырье в обмен на технологии и финансы) надо забыть, а экономические стратегии, выстроенные на этой логике, списать в утиль.

Главным вызовом для России является не снятие санкций (вопрос закрыт и обжалованию не подлежит), а смена экономической модели развития. Менять модель надо не из расчета на временный сбой в отношениях с Западом, а на их полный пересмотр. Для развивающихся стран все просто: либо они создадут свою кредитно-денежную систему, либо в обмен на доступ к «чужой» придется отдать на аутсорсинг свой суверенитет, став частью политического проекта США.

На фоне стоящих перед Россией задач традиционные мантры про повышение уровня открытости, инвестиционную привлекательность, снижение административной нагрузки и поддержку малого бизнеса выглядят магическими заклинаниями. Без политической капитуляции и новой приватизации, которые приведут к росту фондовых операций (формат, понятный экономическому блоку правительства, выросшему на приватизации 90-х гг.) западные инвестиции в страну не придут. Придется выбирать: либо – либо. Жить на два дома ни у государства, ни у бизнеса больше не получится.

Перед США стоит противоположная задача – вывести промышленные и сырьевые активы развивающихся стран в экстерриториальное правовое пространство с общим информационным доступом (внешний контроль), открыв их тем самым для своих инвестиций. Промышленный проект инновационного роста (Индустрия-4.0) без создания общего регуляторного, финансового и информационного пространства нереалистичен.

Возврат к национальным приоритетам ставит перед миром вопросы не менее жесткие, чем глобализация. Проблема даже не в том, что финансовый центр по итогу остался с колоссальным объемом непогашенных обязательств на руках, а в том, что на руках у него мощнейший военный ресурс. Предыдущая попытка мирного развода народов после крушение Pax Britannica закончилась двумя страшными войнами.

Новые санкционный закон США означает, что период относительно мирного освоения наследия СССР закончился. Мир вступил в период экономических и правовых (хорошо, если только так) войн. Старый формат разрушен, новый еще не выработан. Вопросы, ответы на которые не смогли дать ответ ни свободный рынок, ни 3-й рейх, ни советский проект и ни две Мировые войны, вновь на повестке дня.

Пора прекратить воспринимать национализм, социализм и капитализм как выверты и аномалии истории. Каждый из этих социальных экспериментов достоин научного подхода в контексте единой истории человечества. Добрым словом и револьвером, конечно, можно добиться гораздо больше, чем просто добрым словом. Но револьвер мы уже пробовали много раз, может, пора попробовать словом.

Заходить на очередной круг очень не хочется.